Г. — Фюрер не хочет подключать к этому делу военную разведку. Крайне важно, чтобы об операции не узнали люди из ОКВ. В случае, если этим займутся люди Канариса, утечек информации не избежать.
Ш. — (смеется, неразборчиво произносит что-то вроде «хитрецы»).
Г. — Кроме того, у вас есть Скорцени.
Ш. — Вы полагаете, ему нечем заняться, оберштурмбаннфюрер?
Г. — Я далек от мысли посылать в Ленинград самого Скорцени. Все, что мне от него нужно — это команда высококлассных диверсантов, которые смогут проникнуть в Ленинград и вывезти оттуда этого типа.
Ш. — Ленинград задыхается в стальном ошейнике блокады. Там люди едят людей. Туда невозможно проникнуть. И уж тем более невероятно выбраться оттуда живым.
Г. — Следовательно, нужно совершить невозможное. Это приказ самого фюрера.
Ш. — Хотелось бы знать, чем так ценен этот (15 секунд записи — неразборчиво)… рисковать жизнью лучших солдат Рейха…
Г. — К сожалению, я не посвящен в детали, штандартенфюрер — все, что мне известно — это то, что он обладает информацией, в которой нуждается мой шеф.
Ш. — (смеясь) Вы обладаете удивительным талантом отвечать на вопросы, ничего не сообщая по существу.
Г. — Хорошо, Вальтер, будем считать, что вы толкнули меня на должностное преступление. (25 секунд записи — неразборчиво). …что «Аненербе» уже несколько лет работает по плану «Кольцо Нибелунгов». Эти работы курирует заместитель доктора Зиверса Мария фон Белов.
Ш. — А! Мария! Черт возьми, Гегель, французы правы — во всех запутанных ситуациях всегда надо искать женщину!
Г. — Мария убедила фюрера в том, что результаты ее поисков могут коренным образом повлиять на исход войны. Однако то, что ищет «Аненербе», находится на территории России.
Ш. — В Ленинграде?
Г. — Не только. Но в Ленинграде находится человек, который очень хорошо осведомлен о (10 секунд записи — неразборчиво) и их местонахождении. Это и есть тот самый тип, которого предстоит вывезти вашим людям.
Ш. — То есть людям Скорцени.
Г. — Вы совершенно правы.
(Минуту 20 секунд на пленке слышны только порывы ветра и шелест листвы).
Ш. — Ладно, Гегель. Откровенность за откровенность. У меня есть свой человек в Ленинграде.
Г. — Действительно?
Ш. — Нет, я, разумеется, шучу! Это «спящий» агент, он был внедрен еще в тридцать шестом. Теоретически он легко мог бы отыскать вашего историка, но проблема заключается в том, что (15 секунд записи — неразборчиво)… нет связи. Поэтому людям Скорцени придется устанавливать с ним контакт прямо на месте, а это, разумеется, осложнит проведение операции и значительно увеличит ее сроки.
Г. — И тем не менее, это прекрасные новости!
Ш. — Не знаю, не знаю. Мне чертовски жаль рисковать таким ценным агентом, не говоря уже о команде Скорцени, ради каких-то сомнительных гешефтов чокнутых ученых из «Аненербе». Впрочем, если в этом заинтересован сам фюрер…
Г. — Чрезвычайно заинтересован.
Ш. — Ну, хорошо. Я свяжусь со Скорцени и попробую вытащить его в Берлин, скажем, к завтрашнему вечеру…
Г. — А где он сейчас?
Ш. — В Альпах, тренирует своих (20 секунд записи — неразборчиво). Как у вас со временем, Гегель?
Г. — Как обычно, штандартенфюрер. То есть его фактически нет. Однако ради дела я могу задержаться в Берлине еще на сутки.
Ш. — Отлично. Завтра вечером поужинаем вместе в кабачке «У Михеля». Вы знакомы со Скорцени?
Г. — Нет, не имел чести быть представленным.
Ш. — Потрясающий человек! (25 секунд — неразборчиво) Ну, впрочем, увидите сами. Кстати, Гегель, вы уже думали над тем, какое название дать этой операции?
Г. — Нет, Вальтер. Я полагал, что это можно сделать после того, как будут согласованы все детали.
Ш. — Ошибаетесь, старина. Правильное название — половина дела. Я предлагаю назвать операцию «Кугель».
[9]
Г. — «Кугель»? Что ж, я не против.
Ш. — В таком случае, мы договорились (10 секунд — неразборчиво)… отвезет вас в отель.
Г. — Благодарю вас, штандартенфюрер.
(Слышно, как хлопает дверца автомобиля. Заводится мотор).
Ш. — Завтра я позвоню вам после полудня.
Г. — Хайль Гитлер!
(Слышен звук отъезжающего автомобиля).
Ш. (задумчиво, видимо, сам себе) — Хотел бы я знать, что за игру затеял шеф…
(Конец записи).
Глава восьмая. Семь башен, семь огней
Париж, июнь 1942 года
1
— Что вы перед собой видите? — требовательно спросил старик в черном котелке, пристально глядя на Жерома. — Отвечайте, не раздумывая!
— Столик, бутылку арманьяка, два бокала. В одном — вашем — арманьяка уже нет, в другом осталось грамм пятьдесят… Вижу салфетку, свернутую трубочкой. Тарелку с остатками трапезы — судя по всему, это были фаршированные яйца и сыр… Вилку, довольно грязную. Что-нибудь еще?
— Вы идиот, — прошипел старик, грозно шевеля кустистыми бровями. — Вы обыкновенный идиот!
— Может быть, постараемся обойтись без оскорблений? — ровным голосом спросил Жером.
Старик с присвистом втянул в себя воздух. Его черные, без единого седого волоса, усы задорно встопорщились.
— Вы, молодой человек, наверняка прогуливали в лицее уроки греческого! А были бы поприлежнее, знали бы, что по-гречески «идиотес» означает просто «частное лицо». Ты — идиот, я — идиот, Господь Бог, между прочим, тоже идиот! Так зачем обижаться?
Непринужденность, с которой старик перешел с ним на «ты», позабавила Жерома. По-французски его собеседник говорил бегло, но с ужасным восточным акцентом.
— Хорошо, — сказал он, улыбаясь. — Допустим, мы с вами идиоты. Но вы так и не объяснили мне сути вашего метода.
— А это невозможно, — надменно произнес старик. — Люди, которые хотят познать мой метод, учатся у меня годами. Приезжают ко мне из других стран, платят, между прочим, большие деньги. Помогают в хозяйстве, не гнушаются самой черной работой — только чтобы я их чему-то научил. А ты, молодой идиот, приходишь со своим дурацким письмом от моего дурня-ученика и хочешь сразу же узнать все тайны Вселенной? Ну, не дурак ли ты после этого?
— Нет, — ответил Жером. — Вы только не обижайтесь, месье Гурджиев — я же не оккультист и не теософ, я просто историк. У меня и времени-то, чтобы обучаться у вас, нет: через месяц я уезжаю в экспедицию в Бразилию. Все тайны Вселенной — это, конечно, очень занимательно, но мне, право же, сейчас не до них. У меня есть несколько вполне конкретных вопросов, с ними я к вам и пришел. А вы мне устраиваете какой-то непонятный экзамен, спрашиваете, что я перед собой вижу…
