— У меня в телефоне аккумулятор разряжен, — торопливо бормочет он, — я с другого аппарата звоню сейчас… Я позвоню еще, если смогу…
И отключается. Комнату наполняют длинные вязкие гудки. Фаулер смотрит на меня, и впервые за наш разговор мне становится неуютно под его взглядом. Ардиан звонил не с защищенного телефона. Если у Лоэнгрина есть сканер, он наверняка засек его местонахождение. Больше того, поскольку разговор наш велся в режиме громкой связи, то Фаулер мог записать его на простой диктофон. И пусть майор не знает албанского, ему достаточно дать запись любому из своих спецов, чтобы убедиться: Ардиан исправно снабжает меня агентурными данными.
— Зря, — говорит он таким тоном, будто я только что отказался от партии в покер. — Очень зря, капитан. Такие предложения не делают дважды.
В переводе на человеческий язык это означает: он окончательно убедился, что я вожу его за нос. Теперь он имеет полное право стереть меня в порошок.
— Капитан Монтойя, — в его голосе, как в бокале с виски, отчетливо позвякивают кубики льда, — с этого момента операция с Хачкаем переходит под мой контроль. Это приказ. Вы сообщаете мне все детали вашего плана. Немедленно.
— Простите, майор, но вы не мое начальство. Я подчиняюсь командующему.
— Генерал О'Ши будет проинформирован, — отмахивается Фаулер. — Мои полномочия позволяют мне отдавать приказы любому офицеру корпуса, включая командующего. Желаете ознакомиться?
— Нет, сэр, — произношу я со всем доступным мне сарказмом. Но, видно, сарказм — не моя стихия, потому что Фаулер, не обращая на меня внимания, продолжает:
— Скоро к вам присоединится лейтенант Рэнкин, мой заместитель по оперативной работе. Оказывайте ему все возможное содействие — это тоже приказ. Когда Хачкай снова выйдет на связь — и не пытайтесь убедить меня в том, что этого не произойдет, — разговаривать с ним будет Рэнкин.
Мне хочется выругаться. Продуманный (пусть и на скорую руку) план в одно мгновение оказывается под угрозой срыва. Если Фаулер будет получать информацию из первых рук, то есть от Ардиана, он, конечно, может попытаться захватить «ящик Пандоры»… Вот только не обернется ли эта попытка вторым Раджабадом?
— А он знает албанский, этот ваш лейтенант? — спрашиваю я главным образом для того, чтобы скрыть свое разочарование и возмущение.
Фаулер серьезно кивает.
— Да, Рэнкин говорит по-албански так же бегло, как вы по-английски. А теперь я хотел бы получить ответы на некоторые вопросы. Первое и главное: на каких условиях вы организовали Хачкаю побег?
Положение безвыходное, у противника на руках — флеш-рояль, а у меня всякая мелочь — двойки, тройки, один случайный валет… Ну и, разумеется, джокер.
— Вы не слышите меня, майор, — говорю я с небрежно замаскированной наглостью. — Никто ничего не организовывал, парень сбежал сам. То, что он звонит сюда, объясняется весьма просто — ночью я провел с ним воспитательную беседу на тему «помоги своей стране». Видимо, наша беседа произвела на него впечатление.
— Слушайте, Луис, — прерывает меня Лоэнгрин, — я знаю, что вы собственными руками помогли ему бежать, и могу это доказать. В таком месте, — он выразительно обводит взглядом мой кабинет, — невозможно по-настоящему что-то утаить. Стоит только потянуть за одну ниточку, и вас погребет под руинами. Придерживайтесь лучше правды, так будет правильнее.
К этому моменту я уже примерно представляю, как вести себя дальше.
— Ну, хорошо, — говорю я. — Давайте начистоту. Возможно, у нас появятся глаза в логове Скандербега. Глаза и уши. Парень направляется именно туда. Велика вероятность, что его убьют — считать это перспективной инфильтрацией я бы не стал. Но если Хачкай выживет, у нас есть шанс узнать много нового и интересного.
— Значит, все-таки организовали ему побег? — вкрадчиво интересуется Фаулер. Мне кажется, я понимаю причину его интереса. Если я сейчас признаюсь в том, что имел отношение к побегу, запись этого признания сыграет свою роль при последующем разбирательстве. А то, что Фаулер нас записывает, я ни минуты не сомневаюсь. Поэтому я поступаю хитро: я гляжу прямо на Лоэнгрина, улыбаюсь и пожимаю плечами. Попробуй запиши такую оптимистическую пантомиму!
— Ясно, — говорит Фаулер, поняв, что от меня ничего толкового не добьешься. — У него с собой есть автономный аппарат связи?
— Есть, — киваю я, вспоминая чудо-телефон Ардиана. — Но он, похоже, уже сдох. Я имею в виду аккумулятор.
— Ладно, — прерывает меня Фаулер. — С этим разберется Рэнкин.
Ему некогда. Он уже истратил на меня полчаса своего драгоценного времени, ему нужно быть где-то в другом месте, предположительно за сто километров отсюда. Перед тем как уйти, он бросает на меня взгляд, полный холодного торжества. Взгляд человека, сорвавшего банк в покере.
— Вы неплохо поработали, Луис, — покровительственным тоном произносит он, поворачиваясь к двери. — Я отмечу вас в своем докладе мистеру Сёгуну.
Эффектный завершающий штрих. О работе в спецкомитете речь, разумеется, уже не идет. Это, впрочем, понятно — я же не согласился на его предложение о сотрудничестве по доброй воле. Если бы не звонок Ардиана… впрочем, если я о чем-то и жалею, то вовсе не об утраченной возможности сделать карьеру профессионального борца с мировым злом. Мне и на моем маленьком участке работы хватает. Просто если бы не звонок Ардиана, у меня имелся бы неплохой шанс перехватить «ящик Пандоры». Теперь шанс этот стал совсем призрачным, исчезающе малым, стремящимся к нулю. Фаулер не даст мне действовать самостоятельно. Да нет, о чем я: он просто не позволит мне поднять голову. Всю работу выполнят его волкодавы, не зря же он тащил их сюда из Вашингтона, округ Колумбия, или где там заседает спецкомитет по борьбе с терроризмом. Возникает закономерный вопрос: должен ли я в создавшейся ситуации вообще предпринимать какие-либо действия? Да, я разработал неплохой план, почти внедрил своего агента в логово врага, придумал способ, позволяющий захватить «ящик Пандоры»… но стоит ли делиться всем этим с майором Фаулером?
А если не стоит, то следует немедленно выходить на связь с Ардианом. Пока еще не поздно. Пока он еще не сунулся на виллу к Скандербегу, выполняя свою часть соглашения. Впрочем, он ведь все равно туда сунется. Просто потому, что там его отец. И еще потому, что он собирается отомстить Скандербегу за своего брата…
Раздается звонок по внутренней линии. Я вздрагиваю, но это всего лишь Томаш. Бодро рапортует об успехах — все мои распоряжения выполнены, команда в сборе, два бронированных «Хамви» бьют копытами во дворе.
— Отставить, — говорю я. Представляю, как у Томаша удивленно округляются его и без того большие славянские глаза, и смягчаю формулировку: — Ждать, ничего не предпринимать. Когда появятся яйцеголовые с Гильермо, немедленно сообщить мне по защищенному каналу.
— Есть, — откликается Томаш без особого энтузиазма. Теперь он будет злиться на ни в чем не повинных Шумахера и Мицника — впрочем, без них мы и вправду никуда бы не поехали. Поэтому нельзя сказать, что я уж очень сильно их подставляю. Томаш отключается, и почти сразу же раздается новый сигнал вызова. Опять соловьиная трель — не иначе Хачкай рвется поделиться со мной свежедобытой информацией. Прекрасно, думаю я, протягивая руку к трубке, вот сейчас я и объясню ему, что наша договоренность потеряла свою силу. Не по моей вине, но потеряла…
