Морган помолчала несколько секунд. Я вспомнила, сколько раз она ухмылялась при виде Алексии и как оскорбляла ее. Я не могла поверить в то, что они дружили.
– Однако, – вновь заговорила Морган, – я делала вид, что не знаю ее. Я боялась, что кто-то узнает о нашей дружбе. Не знаю почему. Наверное, потому, что я не хотела, чтобы меня тоже перестали любить. Так что я вела себя как все вокруг.
На этих словах Морган посмотрела на меня с грустной улыбкой. У меня сразу же разжались кулаки.
Морган стала рассказывать дальше:
– Я должна была встать на ее защиту… Рассказать всем, как прекрасна Алексия, как здорово она играет на фортепиано и какие безумно красивые картины она вышивает. Но я молчала. Словно все это не имело для меня никакого значения. Я знаю, что это глупо. Алексия никогда меня ни в чем не упрекала. Ей было так одиноко, что она не пыталась бороться. Но когда я приходила к ней в гости, когда мы сидели у нее в комнате, я была готова отдать все на свете, чтобы всегда быть с ней рядом.
Морган опустила голову. Мы все ждали продолжения. В тишине было слышно только ровное дыхание спящих Кошек.
– Несколько месяцев назад, в сентябре, мы сидели в комнате у Алексии; она только что закончила играть пьесу на фортепиано. От этой музыки мое сердце стало биться сильнее. И – не знаю, как объяснить, – когда Алексия доиграла до конца, мое сердце продолжало бешено подпрыгивать. Словно ноты все еще звучали внутри меня, в моем сердце, в моем теле и пальцах. А когда я взглянула на Алексию, я поняла, что она испытывает то же самое. Внутри нас продолжала искриться музыка, и мы, не думая ни о чем, взяли и… поцеловались. Не отходя от фортепиано. Это было странно. Странно, но очень нежно. Алексия такой и была: странной, но нежной. Это было очень приятно. Так что мы и после первого поцелуя не стали ни о чем задумываться. Мы поцеловались снова. И еще, и еще. Мы не услышали, как дверь комнаты открылась и как вошла мама Алексии.
– Вот черт, – выругалась одна из девушек.
Другие зашикали на нее, чтобы она молчала.
– Я убежала из дома Алексии, бросив ее одну. Прежде чем захлопнуть дверь, я слышала, как ее мама кричит: «Ты согрешила! Ты согрешила!», и я не понимала, к кому она обращается: ко мне или к дочери. Я должна была остаться, но я была готова умереть от стыда. Конечно, мне было стыдно перед мамой Алексии, но и за свое желание поцеловать подругу мне тоже было неловко. Мне много лет твердили, что это плохо. Что любовь и все в этом роде может быть только между мужчиной и женщиной. Что все остальное – грех. Мало-помалу я убедила себя, что во всем виновата Алексия. Да, это она впутала меня в эту историю. Поэтому на следующей неделе, когда Алексия снова появилась в школе и попыталась со мной поговорить, я… я сказала ей ужасные вещи. Я сказала ей, что ненавижу ее и больше не хочу ее видеть. Никогда. Что она сгорит в аду и что она этого заслуживает. После мы не разговаривали. Это было прямо перед началом Мутации.
В воздухе вдруг почувствовалось напряжение. Некоторые девушки качали головой.
– В бассейне я впервые увидела, что у Алексии на теле выросли волосы. Над ней смеялся весь класс. Я тоже притворилась, что мне смешно. Но когда я увидела, что случилось с Алексией, мне стало страшно. Я была уверена, что она стала такой из-за нашего поцелуя. В тот день я воспользовалась тем, что учитель отвлекся, и сфотографировала Алексию. Да, я ее сфотографировала и выложила этот снимок в соцсети.
Я перебила ее, не успев подумать:
– Морган, так это была ты?! Я была уверена, что это дело рук учителя. Зачем? Зачем ты это сделала?!
– Я боялась, что стану такой же, как Алексия. А выложить ее фото в Сеть было для меня… чем-то вроде спасения. Я не могла предположить, что Алексия покончит с собой.
В спальне повисло глубокое молчание.
– И именно поэтому я потом вступила в Лигу, – добавила Морган сдавленным голосом. – Именно поэтому я сделала все это.
Девушки напряглись.
Я почувствовала, как по воздуху разливается злоба. Я подумала, что Морган, наверное, сошла с ума, раз рассказала Кошкам о Лиге, но она не растерялась. Она продолжала говорить очень мягким голосом:
– Вы хорошо знаете лозунг Савини: «Правда на стороне Бога». Мне казалось, что он прав. Но на самом деле мне было страшно. Я боялась, что со мной может произойти то же самое. Что и у меня начнется Мутация.
У некоторых девушек на лицах было написано отвращение.
– Я знаю, что вы меня презираете. И я не могу на вас за это сердиться. Но теперь я с вами.
Мы ждали, что Морган скажет еще что-то, но она только еще раз прошептала:
– Теперь я с вами.
Я чувствовала, что Кошки настроены враждебно. Они ненавидели Морган и имели на это право. Некоторые девушки стали расходиться по кроватям. Другие повернулись ко мне, словно ждали от меня ответа. Можно ли доверять девушке, которая состояла в Лиге?
Тут Морган вытащила что-то из-под туники.
– Я не прошу вас любить меня, но я все равно теперь с вами.
И она помахала перед собой чем-то вроде самодельного ножа. Это была кривая темная металлическая пластина, которая, однако, была тщательно заточена.
– Что это? – спросила одна из девушек.
– Нож.
– Я знаю. Где ты его нашла?
Это и вправду было невероятно, ведь охранники внимательно следили за тем, чтобы нам в руки не попал ни один предмет, который мы могли бы использовать как оружие.
– Я сделала его из крестика, когда меня сюда привезли.
– Что?!
– У меня на шее был крестик. Когда со мной беседовала Кэти, я сказала ей, что глубоко религиозна. Мне пришлось доказать ей это, прочитав наизусть целую главу Евангелия. Она разрешила мне оставить крестик.
Лезвие, которое она держала в руках, было похоже на примитивное, но очень острое оружие.
– И что ты нам предлагаешь делать с твоим ножом? – проворчала Рыжая. – Совершить самоубийство?
Морган покачала головой.
– Нет, что ты. Таким лезвием можно много чего порезать. – Ее лицо просияло. – Мы будем Афиной и Арахной одновременно. Мы сломаем швейные машинки. Эти долбаные машинки!
* * *
Так мы и начали нашу подрывную операцию.
Кэти была настолько глупа, что еще нескоро догадалась, почему у нас постоянно ломались швейные машинки.
Достаточно было сделать глубокий надрез на катушке ниток, сломать иголку или провести лезвием по приводному ремню, и машинка выходила из строя. Чтобы не вызывать подозрений, мы составили очередь, и каждая девушка с нетерпением ждала своего часа. Это было даже весело. Нам доставляло удовольствие подзывать охранников в цеху и наблюдать за выражением лица Кэти, когда она обнаруживала, что такую катушку использовать нельзя или что машинку надо отдать в ремонт.
