Мы продолжали мирное шествие. На нас смотрели прохожие; на их лицах был написан ужас, смешанный с возмущением. К нам с аплодисментами присоединились один или два человека, но большинство людей нас оскорбляло. Я чувствовала, что напряжение нарастает.
Когда мы проходили мимо центра «Аврора», Кошки начали свистеть. Кто-то из них опрокинул урны, стоявшие у входа. Другие наклеили на стены плакаты. Из пластикового пакета вытащили белое одеяние, и я увидела, как Фатия его подожгла.
Белая ткань горела, а наши лозунги становились все более резкими:
– Мы – будущее!
– Довольно лжи, довольно стыда!
– Долой Савини!
– Долой Лигу!
– Кошки, сопротивляйтесь!
Должна признаться, что и меня все происходящее взбудоражило. Под давлением Лиги правительство унижало нас уже несколько недель. Было приятно видеть, как тлеет эта тюрьма из ткани, и слышать в воздухе гудение наших гневных голосов!
Но, услышав, что Кошки стали колотить в дверь и выкрикивать лозунги вроде «Долой людей!», «Долой мужчин!», «Сдохни, Савини!», я поняла, что все может очень плохо кончиться. Любая мелочь могла положить конец нашему мирному шествию. Я направилась к Фатии и самым радикальным Кошкам, чтобы попытаться их успокоить.
– Перестаньте, на том конце улицы стоят копы, они нас загребут.
Фатия ухмыльнулась:
– И что? Я их не боюсь.
– Не стоит нарываться, девчонки. Савини и его свита только этого и ждут.
– Она права, – сказал папа, который подошел к нам. – Постарайтесь сохранять спокойствие.
Две девушки оттолкнули его.
– Проваливай, человек! Ты нам не нужен!
Папа отошел в сторону. Сати, стоявший рядом с ним, заплакал.
Я оскалились:
– Не троньте их, это моя семья!
– Думаешь, нас это волнует? – бросила мне одна из девушек.
– Твоя семья – это мы! – сказала другая.
У наших ног догорало белое одеяние. Теперь это была кучка краснеющих лоскутков.
Девушки снова попытались выломать дверь «Авроры».
Я взяла Фатию за плечи:
– Ты же знаешь, что нам это не нужно. Мы можем защищать свои права, не проявляя жестокость!
Но она ничего не хотела слышать.
– Лу, ты ничего не знаешь о жизни этих девушек. Они прошли через ужасные вещи. И они хотят отомстить за себя!
– А я, Фатия? Мне тоже пришлось пройти через ужасные вещи, и ты прекрасно это знаешь. Знаешь ведь, да?
Ей пришлось согласиться.
– Я знаю, что ты тоже прошла через многое, особенно в семье. Но мы не исправим прошлое, если выломаем дверь и подожжем этот дурацкий центр. Это так не работает. А если мы разделимся, будет еще хуже!
Немного погодя на лице у Фатии появился намек на улыбку.
– Ладно, Лу, хорошо. Сделаем вид, будто ты права.
– Мы решительны, но не жестоки.
– Ага. Решительны.
Мы подошли к самым буйным девушкам и уговорили их успокоиться и продолжить шествие.
– Что с ними такое? – спросил меня Том. – Они хотят все испортить?
– Их можно понять. Они в ярости.
– Мы все в ярости, Лу. Но если они продолжат в том же духе…
– Я знаю.
К нам подошел папа. Сати все еще рыдал, я взяла его на руки.
– Нам лучше пойти домой, – сказал папа. – Твоему брату слишком тяжело здесь находиться.
Я покачала головой. Я знала, что «тяжело» значит «опасно».
– Вы идите. А я останусь.
– Лу, это неразумно.
– Все в порядке, я здесь не одна. И ты знаешь, почему сейчас я должна быть здесь.
– Луижа, пойдем домой, – умолял меня Сати.
– Я не могу, но ты не расстраивайся, я скоро вернусь.
Папа почесал свою лысину.
– Ты упрямая, как мама.
– Знаю, – ответила я.
Я пообещала папе, что буду осторожна и что сразу уйду, если что-то пойдет не так.
Мне пришлось трижды поклясться папе в этом.
Он тоже был упрямым. Как я.
Папа поцеловал меня в щеку:
– Береги себя, Лу.
Мы с Томом пошли дальше. Мы прошагали через центр города. Витрины многих магазинов были изрисованы. Я видела, как Рыжая и еще парочка девушек не стесняясь разукрасили их краской из баллончиков. Их граффити носили очень глубокий смысл: «Наша шерсть рождает беспорядки!», «Кошки: волосок к волоску», «Полиция – тупая бритва», «Осторожно: мы гладим против шерсти!», «От ваших правил у нас шерсть дыбом!», «Золотое руно – та же шерсть!», «Один волосок – переживем, миллион – со свету сживем…», «Пока вы бреетесь, мы и в ус не дуем!», «От эпиляции до психодрамы один шаг!». У Рыжей явно был талант, она была настоящей уличной поэтессой.
Мы прошли по мосту, который разделял город на две части.
Вокруг церкви выстроились члены Лиги, словно мы одним своим присутствием могли осквернить храм. Они скандировали свои лозунги, почти перекрикивая нас: «Мы – Свет!», «Мы на стороне Господа!», «А Господь на нашей стороне!». В толпе стояла Морган. На ее шее поблескивал крестик. Казалось, так решительно она еще никогда не была настроена. Неподалеку от нее я заметила и отца Алексии. Он побледнел, когда увидел, что Кошки несут портрет его дочери.
Мы могли бы сделать вид, что не замечаем сторонников Лиги, и продолжить наш Марш. Но Кошкам уж очень хотелось с ними сцепиться. Наша группа оказалась напротив толпы приспешников Лиги. Мы выкрикивали свои лозунги, они – свои. И с той и с другой стороны, словно пули, летели оскорбления. Полиции в этом месте было не так много. Мы больше не могли двигаться вперед, атмосфера накалялась.
Том положил руку мне на плечо:
– Смотри, нас окружают.
Я обернулась. Действительно, на всех улицах виднелись полицейские в полной экипировке. Противогазы, опущенные забрала, выставленные вперед дубинки, яростные собаки – они были готовы броситься на нас. Это была подлая ловушка, и мы в нее попались. Бежать было больше некуда. Мы были заперты на этой площади.
Вдруг со стороны церкви раздался крик.
Через плечи девушек я увидела Морган, которая шла нетвердой походкой. Она обеими руками держалась за живот. А по ее белой тунике расходилось кровавое пятно. Как будто ее только что ударили ножом. Я не могла понять, что происходит. Неужели Морган ранил кто-то из Кошек? Да нет, в этом не было никакого смысла.
Увидев, что Морган ранена, сторонники Лиги завопили от злости. В их толпе произошло какое-то шевеление, и обе наши группы сошлись в рукопашную.
