– Но… но все-таки тебе нравятся парни.
– Луиза, я никогда не принимал решения любить парней. Думаешь, любовь – это рубильник, на который можно нажать? Мой отец так считал. Это… это бред!
Я почувствовала себя глупо и промолчала.
– Я и сам не понял, что происходит. Я тебя поцеловал, потому что мне захотелось. Вот и все. И я надеюсь, что тебе тоже этого хотелось.
Том с трудом повернул голову ко мне.
– Да, – сказала я очень тихо. – Мне этого хотелось.
– И на качелях тоже?
– Да. И если я не вызываю у тебя отвращения… мне бы очень хотелось повторить это здесь.
Том ничего не ответил, но его голубые глаза сказали все за него. Мы с ним хотели одного и того же.
Я прижалась к Тому и прикоснулась своими губами к его губам. В этот раз я его целовала, и это было прекрасно, настолько прекрасно, что наши руки потерялись на телах друг друга и мне не хватало воздуха. Руки Тома скользнули мне под свитер, и я против своей воли отпрянула от него. Том растерялся:
– Лу, прости. Я не хотел…
Я сделала глубокий вдох.
– Том, дело не в тебе. Я… я тоже должна тебе кое-что рассказать.
– О чем?
Я не решалась заговорить, но Том сжал мою руку, и это придало мне смелости, чтобы не сбежать от него, не выскочить из кровати, не удрать из больницы.
– Ты можешь мне все рассказать, Луиза.
– Обещаешь выслушать меня? Молча?
– Обещаю.
Я повернулась к нему и, почти касаясь губами его забинтованного уха, рассказала то, о чем никогда не рассказывала.
* * *
Дело было летним вечером два года назад.
Сара решила устроить вечеринку в честь окончания учебного года.
Там были Морган, Фатия и еще куча девушек и парней из школы. Мы танцевали, смеялись и слишком много пили. В разгар вечеринки на кухне я наткнулась на Фреда, брата Сары, который только что вернулся из бара. Он тоже был навеселе.
Фред всегда мне нравился. Он любил развлекаться, вел себя расслабленно и был бунтарем. Он хвастался тем, что провалил собеседование на бумажной фабрике.
– Я бы никогда не стал работать на этой каторге. Я не раб. Я рожден не для того, чтобы вкалывать на заводе, я свободолюбив, как волк!
Когда мы с Сарой смотрели ужастики, Фред иногда садился на диван рядом с нами. Мне нравилось чувствовать, что он совсем близко. Нравилось видеть его мышцы и вдыхать настоящий мужской аромат – смесь запахов кожаной куртки и табака. Фред всегда был очень приветлив со мной. Он иногда заигрывал, подтрунивая над моей одеждой или макияжем. Этим все и ограничивалось, но я была довольна.
Тогда на вечеринке он предложил мне выпить по пиву, и мы устроились в шезлонгах на плешивой лужайке в саду. Басы орущей музыки были слышны, наверное, всему району.
Когда я спросила Фреда, где их с Сарой родители, он ответил, что они на все выходные уехали к друзьям.
– Весь дом в нашем распоряжении, свобода!
Мне казалось, это так круто, что родители им доверяют. Я сказала Фреду, что у меня очень строгие родители. На самом же деле в тот момент они вот-вот могли разойтись, и я это знала. Им уже ничего не могло помочь. Мама была завалена работой. У папы дела обстояли не лучше. С тех пор как он узнал, что бумажная фабрика закрывается, он проводил все свое время на профсоюзных собраниях. Папа приходил домой поздно, мама просыпалась очень рано. Встречались они только по ночам в кровати. Их любовь трещала по швам. Мне это казалось почти нормальным. Любой мой разговор с мамой заканчивался ссорой. Она обвиняла папу в том, что тот мало занимается Сати и домом. Со мной она обращалась как с маленькой девочкой. Все мне запрещала. Считала, что я ношу слишком короткие юбки и кофты со слишком глубоким вырезом. Работа, дом, папа, мы – все ее утомляло.
Обо всем этом я, растянувшись в шезлонге, рассказала Фреду.
– Однажды я услышала, как мама сказала, что жалеет, что у нее есть дети.
Фред пожал плечами:
– Ну да, с женщинами в этом возрасте такое случается. Поэтому надо брать от жизни все, пока ты молода. Молода и красива, как ты.
Произнося эти слова, он дотронулся до моей щеки. И у меня перед глазами и в животе запорхали бабочки. Мы пили еще и еще. Фред протянул мне сигарету. Я не курила, но не сказала ему этого. Наверное, это была травка или что-то в этом роде, потому что в какой-то момент мне стало плохо, очень плохо. Я сказала Фреду, что мне надо полежать. Мы вернулись в дом. В гостиной Сара обнималась с каким-то парнем из школы. Музыка играла так громко, что у меня подпрыгивал желудок. Мне казалось, что меня вырвет. Фред, кажется, помог мне подняться по лестнице. Не помню, как я добралась до комнаты. Когда я открыла глаза, я поняла, что лежу на кровати; мне было холодно, меня трясло. Я почувствовала чьи-то руки у себя на животе. Руки Фреда. Я попробовала высвободиться. Но он все шептал мне на ухо: «Ш-ш-ш, все будет хорошо». Я попыталась его ударить. Он так сильно схватил меня за запястья, что я взвыла. Он больше не улыбался. И я поняла, что я в ловушке.
Сара так и не узнала, что произошло той ночью в спальне ее родителей.
Поэтому я не смогла сдержать злобу в парке.
Поэтому я была готова убить Фреда.
Том сдержал свое обещание. Он не произнес ни слова. Он только погладил меня по щеке.
– Потом… я ушла. Подальше от той комнаты, подальше от того дома, подальше от того района. Я шла через поля в полной темноте. Наверное, не один час. У меня не переставая звонил мобильник. Сара, мама, папа. Я шла. Я засыпала. Меня рвало. Я чувствовала себя грязной. Очень грязной. Перед рассветом я наконец ответила на звонок. Это была мама. Она была вне себя. Она хотела знать, где я. Я сказала ей, что сама не знаю. Впереди я видела огни бумажной фабрики. Рядом проходила дорога. Дорога, которая спускалась в долину. И маленький мостик. Больше ничего. Мама ответила: «Я сейчас приеду». Чтобы как-то скрасить ожидание, я уткнулась в телефон. Тогда-то я и увидела фотографию, которую выложили во время вечеринки. Фотографию, сделанную на мой телефон. Украденную фотографию. Мы с Фредом лежим на кровати. По мне было видно, что я не в себе. Я смеялась с глупым видом. А Фред улыбался во все тридцать два зуба, поглаживая мне живот. И все мои подружки оставили в комментариях под этой фотографией сердечки и смайлики с розовыми щечками. От этого зрелища меня снова затошнило. Теперь, что бы я ни говорила, все будут думать, что я провела прекрасный вечер в объятиях Фреда. Одним быстрым ударом я разбила телефон о камень. Я ударяла снова и снова, пока от мобильника не остались одни крошки. Мама приехала полчаса спустя. Было еще темно. Я насквозь замерзла. У меня были жалкий вид, бледное лицо, рваная одежда. Мама сказал мне садиться в машину. Мне хотелось, чтобы она меня утешила так, словно мне шесть лет и я болею. Чтобы она ничего у меня не спрашивала. Чтобы она хоть как-то проявила нежность. Но нет, мама была рассержена. Мы начали ссориться прямо в машине. Атмосфера накалялась. Она крикнула, что я испорченный, слишком избалованный ребенок. Что, если я продолжу так себя вести, никто никогда меня не полюбит. Я ответила ей, что ненавижу ее. Что больше не хочу ее видеть. Тяжелые, как камни, слова. И в этот момент кто-то выскочил на свет фар. Какой-то зверь. Не знаю, был ли это кабан, собака или кошка. Мама слишком резко повернула руль. Машина влетела в дерево. И я очнулась в этой больнице.
