– Будьте счастливы, дети, – искренне сказал Фаррелл, вышедший следом. – Знаешь, Джон, как у нас о любви говорят?
– Уверен, что сейчас узнаю, – проскрипел я, все еще находясь в сокрушительных объятиях Фрейи.
Фаррелл засмеялся и повел нас в дом.
Мы с Молли поженились неделю спустя, в дублинском соборе Святого Патрика: ехать на нашу свадьбу в Лондон, «столицу всех пороков», Фрейя отказалась наотрез. Гостей было немного: Фрейя с Фарреллом да Бен с Рори, которых я вызвал письмом. Бен подарил мне электрическую лампу, и я честно сказал, что вряд ли у меня однажды хватит мужества ею воспользоваться.
– Я это знал, – невозмутимо отозвался Рори Каллахан. – Поэтому приготовил запасной подарок.
Неудивительно, что с таким подходом он добивается успеха в делах.
– Тогда лампу я, если можно, заберу, – вставил Бен.
И я засмеялся.
Я смеялся как заведенный уже целую неделю, по поводу и без – счастье наполняло меня до краев.
– Акции железнодорожной компании Каллахана и Гленгалла, – торжественно произнес Рори и вручил нам какие-то бумаги. – Лет через тридцать они сделают вас очень богатыми.
– Мы и так богатые. Но спасибо, я искренне тронут, честное слово.
Рори посмотрел на меня снисходительно.
– Ваши старые аристократические деньги однажды покажутся крохами по сравнению с доходами, которые дают техника и промышленность. Мир меняется, Джон, и меняется очень быстро.
– Вот спасибо тебе за свадебную речь, – проворчала Молли и пихнула Каллахана в плечо: они искренне подружились на почве убеждения, что Ирландия – лучшая страна в мире. – Но за бумажки эти тоже спасибо. А теперь идемте-ка поедим рагу!
Через несколько дней мы отправились в Лондон. Мой обновленный дом Молли оценила, но еще с порога заявила:
– Сад красивый, но можно и лучше. Главной садовницей я сама буду.
– Ты же теперь графиня!
– Да знаю я, – польщенно пробормотала она. – Ну и что такого? Я люблю на земле работать! Тебе тоже надо попробовать, увидишь, как это приятно.
Тут спор и завершился, потому что мы поцеловались. Это у нас получается просто великолепно – один из множества наших талантов. Когда-то я оплакивал всех Джонов Гленгаллов, умиравших вместе со мной, но теперь собирался дать шанс каждому из них (особенно тому, который, по твоему утверждению, лучший мастер поцелуев на всем белом свете).
Я надеюсь, мы с тобой сможем стать всеми, кем только захотим: сыщиками, садовниками, управляющими, заботливыми родителями и счастливыми супругами. Сегодня я заканчиваю свою книгу, и Молли, дорогая, знай: она для тебя. Ты – мой главный читатель (правда, ты пока не умеешь читать, но в ближайшее время мы это исправим). А потом о наших приключениях прочтут наши дети, внуки и далекие потомки. Меня радует мысль, что книга останется на свете и после меня.
В будущее я смотрю с надеждой. Не знаю, насколько долгим оно будет, но одно знаю точно: я буду наслаждаться каждой секундой. А потом умру – так, как умирают обычные счастливые люди.
Эти последние строки я пишу в нашей столовой. Светит солнце, заканчивается прекрасный день: двадцатое октября все того же богатого событиями 1837 года. Ты занята какими-то своими делами: возишься в саду, а может, смотришь картинки в книгах в библиотеке или болтаешь с нашими добрыми слугами. Пойду-ка поищу тебя – неплохо было бы выпить чаю.
Прощайте, мои милые читатели. Надеюсь, каждое новое поколение моих потомков будет читать эту книгу, – хотите вы этого или нет, маленькие наглецы. Надеюсь, вы все унаследуете живость нрава Молли, а от меня возьмете блестящее остроумие и вкус в выборе одежды: это именно то великое наследие, которое я хотел бы оставить миру.
Я рассказал обо всех невероятных событиях своей жизни. Дальнейшие, уверен, будут не столь невероятными, и я этому рад. Свою главную награду я уже получил: счастье, вырванное из объятий самой смерти.
В саду поет коростель, шумят листья, мир пахнет осенью. Сейчас я отложу перо и настежь распахну двери в сад. Надеюсь, ветер бросит мне под ноги немного опавших листьев – люблю их сказочный, утешительный шорох.
