Плюнуть бы на все, взять Арсения и поехать на рыбалку! Не на специальные озера, где в воде плещутся лезущие сами на крючок жирные раскормленные карпы, а в пяти метрах от берега — дом с сауной. Нет, куда-нибудь на дальнюю речушку, в богом забытый район.
Чтобы застрять в дорожной грязи и вытаскивать машину, подсовывая под колеса выломанные на обочине орешины.
Чтобы облазить глинистые крутые берега в поисках раков — когда суешь в норку руку и со смешанным чувством страха и азарта ждешь, пока за палец ухватятся острые клешни.
Чтобы сидеть с удочкой долго-долго, кормить комаров, жариться на солнышке, поймать десяток пескарей и искренне радоваться этому улову.
Чтобы сварить на костре уху вместе с уже помянутыми комарами, пахнущую дымом и болотом, и съесть ее под водочку.
Андрей вдруг увидел вокруг себя то, что давно уже было для него в худшем случае докучливым, а в лучшем — незаметным фоном. Оказалось, что на улицах давно не лежит снег, и зима, которая так соответствовала его состоянию души, закончилась. Он с удивлением смотрел на неизвестно когда позеленевшие клумбы, на проснувшиеся деревья, на слепящее солнце и людей в легкой весенней одежде.
— Юр, мы не едем на Арбат, — неожиданно для себя сказал Андрей водителю.
— Да, шеф, — ничуть не удивившись, отозвался тот. — А куда едем?
На этот вопрос он еще не придумал ответа. Сейчас Андрей никуда не стремился.
Боль, вошедшая в душу, его освободила. И ему хотелось просто видеть город, людей, улицы — все то, что он не замечал в последние месяцы, противостоя своей трагедии.
— Давай выберемся куда-нибудь, где нет пробок. Куда угодно, главное — не стоять на месте. Да, и выключи музыку, пожалуйста.
Гумилев обычно любил, когда в машине играла музыка — она как будто изолировала его от внешнего мира, становилась плотным, почти осязаемым барьером из звуков между ним и другими людьми. Чаще всего он слушал классику — длинные и нудные симфонии, которые совершенно не сочетались с обыденным пейзажем за окном «Мерседеса».
Теперь же Андрею не хотелось отгораживаться. Наоборот, ему было необходимо почувствовать, что он не один.
Все вокруг было залито солнечным светом, даже прохожие казались не такими кризисно-озабоченными, как всегда. Андрей улыбнулся и почувствовал сопротивление мышц лица. Наверное, так должен ощущать себя человек, решивший после долгого перерыва снова сесть за руль — вроде все помнишь, все знаешь, раньше часто это делал, но навык потерялся, надо теперь заново восстанавливать.
В этот день Гумилев вообще не поехал в офис, а на встревоженные звонки типа «Мы вас ждем, куда же вы делись» велел отвечать, что у него «разгрузочный день», и ничего более не комментировать. Забрав с прогулки Марусю и Марго, он отвез их домой и провел с дочкой весь оставшийся вечер. Ужинали они втроем, и Андрей невольно вспоминал такие же семейные вечера, только с Евой в главной роли. Но Евы больше не было с ними.
— Ты так сильно скучаешь? — Марго заметила, что Андрей замер за столом, забыв о еде.
Они как-то незаметно перешли на ты и свободно обсуждали любые темы. Взаимная симпатия была так очевидна для них обоих, что не требовала каких-то объяснений, лишь действий. Но на действия пока никто не решался.
— Знаешь, сегодня все изменилось. Я, кажется, научился с этим жить, — Андрей и Марго старались лишний раз не упоминать имя Евы при Марусе, чтобы не беспокоить малышку.
— Когда ты заехал за нами, я сразу заметила, что у тебя лицо посветлело. Так и подумала: произошло что-то хорошее.
Гумилев улыбнулся и не стал ничего больше объяснять.
Потом, после ужина, он стоял и через приоткрытую дверь детской следил, как Марго поднимает с пола игрушечного котенка и подкладывает его под руку спящей Маруси. На пару секунд няня задержалась возле кроватки. Марго стояла и молча смотрела на его дочь, но Андрею показалось, что девушка знает о его присутствии. Знает и дает ему возможность понаблюдать за собой. Андрей тихо отступил в темный коридор.
Он ждал, когда Марго выйдет из комнаты девочки. Андрея безумно влекло к ней. Но заводить роман с няней своей дочки? Банальнее только интрижка с секретаршей.
Андрей хотел уйти. Марго знала, что он стоит за дверью, и давала ему шанс передумать и оставить все, как есть.
Но он не ушел.
Просто не мог уйти.
Дверь детской приоткрылась чуть шире и сразу мягко закрылась за Марго. Она не стала делать вид, что удивилась, но и никаких других эмоций тоже не показала.
— Я завтра с утра заеду в магазин игрушек. Маруся куда-то положила своего медвежонка. Сегодня полдня его искали — бесполезно. Она переживает, лучше я куплю ей такого же и скажу, что он нашелся, — совершенно буднично сказала девушка. Не глядя друг на друга, они спустились в гостиную.
— А если найдется тот, старый медвежонок? — Андрей сам удивлялся, что дежурная часть его мозга может не только анализировать услышанное, но и генерировать вполне подходящие ответы. Остальная — значительно большая — часть его сознания была подавлена физическим желанием. Они остановились друг напротив друга.
— Тогда я что-нибудь придумаю, выкручусь, — по логике этой фразы Марго должна была улыбнуться. Легко и непринужденно, как обычно.
Но девушка не улыбалась. Она просто смотрела на него. Ничего не происходило, но свет в комнате вдруг стал резать ему глаза. Андрею показалось, что пространство вокруг Марго сверкает, а вся обстановка комнаты стерлась в вязком тумане.
У него отключилось боковое зрение. Все, что он видел сейчас, — это Марго. Андрей не понимал, что в ней изменилось. Еще час назад ему казалось, что няня, готовясь к ужину, переоделась из домашнего велюрового костюма в обычную, ничем не примечательную одежду.
Но сейчас — в этом режущем свете — оказалось, что ее серая блузка тонка и почти не защищает ее тело от взгляда, что вырез достаточно глубок, что разрез на юбке, обнимающей бедра, открывает ее колени, а при каждом движении девушки появляется тонкая полоска кожи на талии.
Андрей больше не мог фокусироваться на ее зрачках. Его глаза спускались по шее Марго, до ключиц, и уходили в вырез блузки, касались талии, гладили колени, скользили до тонких щиколоток и поднимались вверх.
Она видела — не могла не видеть, — что с ним происходит, но оставалась такой же спокойной.
Могла уйти, вспомнив, что уже поздно, — теперь уже Андрей давал ей возможность остановить то, что происходило.
Она не уходила, но и не выдавала никаких эмоций. Только зеленая радужка ее глаз почти исчезла за предельно расширенными — распахнутыми — зрачками.
— Надо придумать какую-то легенду про второго медвежонка, — Андрей надеялся, что его фразы имеют хоть какой-то смысл. — Например, брат приехал в гости.
Он слышал свой голос как будто издалека, через стук своего сердца. Они не сдвинулись с места, но ему казалось, что дистанция между ними исчезла, как будто даже не осталось кислорода, потому что ему было тяжело дышать, а Марго, казалось, вообще не дышит.
