Она повертела головой и подняла глаза на лица плосколицых, собравшихся вокруг неё. Они казались добрыми и заботливыми, чистили её шерсть, даже не выдёргивая её или не причиняя ей боль. Зачем они это делают? Луса не могла понять их. Зачем плосколицые проливают чёрную вонючую жидкость в воду, чтобы затем носиться вокруг неё, подбирая всех животных, которые в ней увязли, чтобы очистить их и воду? Почему бы им для начала просто не вытащить из воды чёрную жидкость? Голова Лусы разболелась, пока она думала об этом.
— Я не понимаю, — сказал один из плосколицых высоким, режущим уши голосом, какой, собственно, был у всех плосколицых. — Я всё чищу и чищу этот участок шкуры, а он по-прежнему остаётся чёрным.
Луса не понимала, что они говорят, но голос этого звучал озадаченным.
— То же самое! — сказал другой.
— Мне больше не кажется, что это детёныш полярного медведя, — произнёс тот, что стоял у её головы. — Взгляни на эти огромные уши. Думаю, это детёныш чёрного медведя.
Луса ткнула его лапу своим носом. Она хотела, чтобы он продолжил гладить её шкуру, вместо того, чтобы трогать её уши, каковы бы ни были на то причины.
— Отсюда и по второму кругу? — спросил первый. Его резкий голос становился всё громче и громче.
Луса почувствовала, как опять проваливается в сон. Движения ласковых пальцев в шкуре успокаивали, и она снова почувствовала себя медвежонком, которого касаются носами мама и соседи по вольеру. Здесь было тепло, может быть, даже безопасно, и, в конце концов, никто не вынуждал её плыть, или бежать, или волноваться о…
"Токло!"
Она заставила себя проснуться. Она не могла поверить, что она вот так просто забыла о своём друге, пускай всего на мгновение. Он тоже был вместе с ней, в палатке? Он был в одной из клеток? Плосколицые и его тоже поймали… или он до сих пор там, плавает в отравленной чёрной воде?
Но, поскольку она так и не открыла глаза, мощный прилив усталости всё-таки одолел её, и её окутал сон. Но, прежде чем над ней сомкнулось тьма, один вопрос эхом прозвенел в её голове.
"Где же Токло?"
Глава 25. Токло
Когда Токло открыл глаза, было уже позднее утро. Солнце кошкой кралось по небосводу, выжигая своим сиянием последние серые облака.
Токло зевнул и вытянул свои замёрзшие лапы. Он посмотрел на заснеженные бугорки, затем на хлопающую палатку. Плосколицые копошились вокруг неё, то выходя, то снова заходя в неё, или мотаясь на своих огнезверях туда и обратно. Здесь было слишком многолюдно, чтобы куда-то идти. Фырча от недовольства, он опять опустился на снег и уставился на палатку, пытаясь придумать план. Ему придётся выдвинуться ночью, когда станет потише… и на этот раз ему надо будет подкрасться настолько бесшумно, что они ни за что его не услышат.
Это был длинный, холодный день, а его тревога за Лусу всё росла и росла, пока он наблюдал за плосколицыми. Они двигались так быстро и чирикали так громко… Что они с ней там делают? Есть ли у неё еда? Что, если она провалиться в сон, а они не знают, что нужно её разбудить? Он представил, как врывается в палатку и находит её в спячке, неспособной двигаться или элементарно проснуться. По его шерсти прокатилась дрожь.
Его живот разболелся от голода, но он не мог надолго уйти со своего поста, чтобы искать добычу. Он ждал, а солнце медленно ползло по небу. В конце концов, сейчас темнеет гораздо раньше, хотя, казалось, плосколицых это ничуть не смущало. Они производили свет с помощью штук, которые сжимали в лапах, и продолжали метаться вокруг в той же суматохе.
Наконец, стало похоже, что огнезвери начали отходить ко сну, и вокруг и за пределами палатки двигались только один или два плосколицых. Токло встал и начал брести в их сторону. Его шерсть потрескивала от напряжения, а когти так и чесались во что-то вцепиться. Он был готов сразиться с плосколицыми, если они снова попытаются отпугнуть его от себя.
Он проделал всего половину своего пути, когда гигантский огнезверь, рыча и излучая свет из своих глаз, выскочил прямо к палатке. Несколько крупных плосколицых с пушистыми подбородками и чёрными, косматыми шкурами спрыгнули с огнезверя. Они кричали и махали своими передними лапами.
Остальные плосколицые поспешили выскочить из палатки. Все они тоже начали кричать. Токло притормозил и замер. Озадаченный, он смотрел, как плосколицые спорят. Некоторые из них указывали на тёмную башню. Все они кричали очень злобно.
Он сел, приготовившись ждать. Лёд был очень холодным, но всё его внимание сосредоточилось на палатке. Один из плосколицых кинулся внутрь и вынес оттуда маленькую клетку. Внутри неё безвольно валялась морская птица, прижавшись к серебристым стенам-паутинкам. Даже с того места, где он сидел, Токло чуял чёрную жидкость и видел чёрные полосы, покрывшие перья птицы. Плосколицый указал на птицу и закричал ещё громче, но новоприбывшие плосколицые с огромного огнезверя только фыркнули и замахали руками, словно птица не интересовала их.
Так или иначе, она интересовала Токло. До него дошло, что Луса, должно быть, тоже сидит в клетке. Он почувствовал стыд за свою глупость, что не подумал об этом заранее. Разумеется, она не могла просто разгуливать где-то там; плосколицые бы этого не допустили. И, если бы она свободно могла перемещаться, она бы просто вышла за дверь и отправилась его искать — он знал, она бы так и сделала.
Но, если она была в клетке, ему потребуется даже больше времени, чтобы освободить её, чем он думал. Он не мог просто ворваться туда, размахивая перед собой когтями и рыча, и убежать с ней. Сперва ему придётся потратить время, чтобы выяснить, как открыть клетку. Что значило, что это будет уже не побег, а воровство. Токло снова посмотрел на кричащих плосколицых и вздохнул. Плосколицые слишком любят кричать, так что это может длиться и до ночи. Ему нужно вернуться и обдумать новый план.
Когда он поплёлся обратно к сделанной наскоро берлоге, его лапы снова разъехались на коварном льду. Ночью будет труднее найти хорошие места, по которым можно будет пройти. Когда он упал во второй раз, его передние лапы вытянулись в разные стороны, и он жёстко врезался подбородком в лёд. Морщась от боли, он встал и ещё медленнее побрёл по снегу.
Если бы только они вернулись на сушу! Он был уверен, что он бы с гораздо большей лёгкостью спас Лусу, если бы их окружала грязь, деревья и трава, как это и должно быть. И там бы на каждом углу была дичь! Его живот снова заурчал, но он слишком устал, а его подбородок слишком болел, чтобы пытать счастья в охоте.
Он свернулся в своей снежной берлоге и беспокойно заёрзал. Его сны смешались и мучили его, ему мерещились плосколицые, преследующие его по бесконечным льдам, выскакивающие из снега, только чтобы покричать своими высокими, неестественными голосами. Его нос наполнил запах нефти, и, пока он бежал, чёрная жидкость просачивалась из снега и хватала его за лапы, и ей было не важно, что он слишком устал, чтобы снова от неё освободиться.
Когда он проснулся, его голова болела. Небо начало светлеть, бледная черта окрашенной мёдом шкуры пестрела на краю небосвода.
