– Что с ним? И почему меня не пускают?
– Парни вас еще не знают, выполняют мою команду. Через минуту зайдете.
– Так что случилось?
– В вашего отца стреляли. Несколько раз.
– Когда? – хмурясь, спрашиваю я.
Отчего-то мне становится не по себе, но не из-за самой новости, что стреляли и отец там лежит, возможно, умирает, или уже… а от мысли, что я могу его потерять. Ненавижу паскуду, готов задушить собственными руками, только вот незнакомое чувство потери почвы под ногами долбит где-то внутри. Одно дело, когда ты ненавидишь, но знаешь, что твердо стоишь на ногах благодаря призрачному отцу, который живет в далекой России, и совсем другое, когда ты понимаешь, что сейчас тебя лишат привычного чувства безопасности и комфорта. Не горестно, но очень неуютно, как будто оголил спину в холод и теперь чувствуешь каждый порыв ветра. По большому счету, я сам от денег отца давно не завишу, а вот мама – очень даже. Ее лечение каждый месяц обходится в немаленькую сумму, и я понимаю, что моих заработков на это не хватит. Мама не может работать в силу слабого здоровья, она дважды в день ложится отдыхать, какая тут работа? Тру затылок, пытаясь сбросить чувство дискомфорта, только пока мне это не удается.
– Сегодня. Я должен прояснить для вас несколько вопросов относительно бизнеса вашего отца, но это подождет. Сейчас главное его здоровье. Пули вытащили, но он потерял много крови. Учитывая его заболевание, врачи не дают гарантий, что он выживет.
– Какое заболевание?
– У вашего отца рак, вы не в курсе?
Ох, блядь, ну и день, богатый на новости. Я качаю головой, прижимаясь спиной к стене и поднимая голову к потолку. Самое страшное в этой ситуации, что я не думаю о том, выживет отец или нет. Я думаю о том, как сообщу эту новость маме.
– В общем, операцию сделали максимально щадящую, но внутри, как сказал врач, все плохо.
– Что это значит? Простите, я не идеально говорю на русском, еще не все могу понимать.
– В том смысле, что у него метастазы по всему телу, и врачи пока не берутся прогнозировать продолжительность его жизни.
– Он пришел в себя после операции?
Михаил качает головой.
– Его ввели в искусственную кому, сказали, организм не потянет выздоровление. Может быть, потом, когда раны немного затянутся, попробуют вывести, но гарантий никаких.
Я киваю.
– Могу я его увидеть?
– Можете, но потом мы с вами поедем в офис. Вам придется очень быстро вникать в процесс. Сейчас идет война за один завод, который Георгий Матвеевич не хочет отдавать.
– В него стреляли из-за этого завода?
– Да.
– Ясно, – говорю со вздохом.
Откровенно говоря, я с ужасом смотрю в будущее. Заводы, переделы, выстрелы. Я понимаю, что отец не был одуванчиком, и занимался не совсем легальным бизнесом. Но чтобы вот так? Не хочу таких быстрых и кардинальных перемен, я только начал кайфовать от своего пребывания в этой чертовой стране, а теперь мне придется пройти ускоренный курс изучения языка и ведения криминального бизнеса. Просто зашибись. Мне нужна Вера. И прямо сейчас. Чтобы я мог прижаться к ней, вдохнуть запах и почувствовать ласковые, успокаивающие прикосновения. Хотя мне кажется, у Ангела тоже что-то случилось. Всю дорогу от гипермаркета она была похожа на каменное изваяние. Белая, как стена в этой гребаной больнице, и как будто испуганная. А я даже ничего не спросил толком, не выпытал. Надо было, наверное, но я купался в своем собственном чувстве нестабильности из-за – как я тогда думал – болезни отца.
– А девка его где?
– Жанна? – с ухмылкой спрашивает Михаил, и я киваю. – Наверное, выбирает себе платье на похороны. В палате сидит.
Михаил быстро объясняет парням у дверей, кто я такой, и наконец я вхожу. Обстановка та еще, несмотря на то, что палата отдельная, да и клиника, похоже, не самая простая. В палате царит полумрак, все вокруг белое, мерно пищит аппарат искусственного дыхания, ему вторит монитор, на котором видны показатели сердцебиения. Я ни черта не понимаю в этом, но отец окружен таким количеством приборов, что подходить страшно. Жанна, увидев меня, откидывает в сторону телефон, в котором ковырялась и, подскочив на ноги, бросается мне на шею. Я даже среагировать не успеваю, как эта шалава наиграно выдавливает из себя рыдания прямо в мое плечо, а цепкие руки сжимают мою шею. Фу, ну и противная, как он мог променять маму на нее? Отцепляю пиявку и слегка отталкиваю от себя.
– Можешь оставить цирк, – цежу сквозь зубы и, оттолкнув ее от себя, прохожу к отцу.
Зависаю над ним, внимательно всматриваясь в черты. Раньше я не замечал, насколько старым он выглядит, или он всегда был таким? Отцу всего сорок три, а на вид все шестьдесят. Худой какой-то, изможденный.
– Жанна, выйди, – не совсем вежливо просит Михаил, в ответ та фыркает:
– С чего вдруг? Тут мой муж.
– Сожитель, – поправляю ее на английском, а Михаил тут же подхватывает и переводит на русский. Жанна начинает ерепениться, но я рявкаю на нее: – Пошла вон!
– Да ты кто…
– Я – сын! А ты кто?
– Сын, которого не было двенадцать лет? Который даже ехать к отцу не хотел? – язвительно звенит мерзкий голос.
Сжимаю челюсти и медленно поворачиваюсь к ней лицом. Жанна, уловив мой взгляд, заметно затихает и даже немного съеживается.
– Я пойду возьму себе кофе и вернусь, – произносит она, задирая подбородок.
– Через час, – дополняю я ее речь. – Ты возьмешь кофе и вернешься через час.
От вибрирующих во мне эмоций я никак не могу подобрать слова на русском, но Михаил, похоже, достаточно хорошо владеет английским, раз переводит Жанне мое пожелание. Она мечет в меня зрительные молнии, но наконец покидает палату. А я тру грудную клетку, там как-то неприятно ноет, и в голове снова рождается мысль, что прямо сейчас я нуждаюсь в своем Ангеле. Она бы нашла правильные слова, чтобы описать то, что я чувствую, успокоила бы меня лишь одним своим присутствием. Желание позвонить ей, – а еще лучше увидеться – становится практически нестерпимым.
– Поговорим? – спрашивает Михаил.
Мы присаживаемся в кресла немного поодаль от отцовской кровати.
– Тимур, вы должны понимать, гарантии на выживание Георгия Матвеевича минимальные, практически нулевые.
– Понимаю.
– Вам придется принять управление бизнесом на себя.
– Я ни черта в этом не смыслю.
– У вашего отца есть помощник, очень толковый мужик. Опять же, я рядом.
– Вы все так преданны ему. Почему?
Михаил смотрит на меня абсолютно серьезно.
– Он много хорошего сделал для нас.
– Для вас – да.
