Рано или поздно о твоем безрассудстве и порочности станет известно всему Чорливуду или, что еще хуже, хозяину поместья, ибо о твоем поведении в респектабельном обществе судачат уже сейчас. Так вот какова твоя благодарность за то, что я кормил тебя, дал кров и доверил заботу о моих пятерых детях!
Как благочестивый семьянин и служитель англиканской церкви я обязан подавать пример прихожанам и избегать общества людей, запятнавших себя позором. Поэтому прошу тебя не появляться в Чорливуде в ближайшем будущем.
С большим разочарованием,
Гилберт
Рука Аннабель, державшая письмо, бессильно упала на стол.
– Так. Похоже, «возвращение к родственникам» я могу вычеркнуть из списка.
Аннабель начала бесцельно бродить по комнате, а подруги столпились вокруг письма, однако их возмущенные возгласы были слабым утешением.
– Письмо, – пробормотала она. – Пять лет, и вот теперь он отпускает меня письмом.
– Как мерзко, – возмутилась Хэтти. – Он всегда такой?
– Все к лучшему, – сказала Люси. – Выходит, ты правильно поступила, избавившись от Монтгомери, раз за вполне разумный отказ он отплатил тебе таким образом.
– Монтгомери? – Слова застряли у нее в горле. – Ты думаешь, это он… написал моему кузену?
– Ну а кто же еще?
Только не он! Он не мог!
– Он никогда бы не опустился до такой низости.
– Но ведь твой кузен упоминает первоклассные бумагу, конверт и элегантный почерк, – заметила Люси.
– Я знаю, знаю. Но ведь кто угодно мог написать. Даже кто-нибудь из суфражисток.
– Ну-у, им-то какой резон?
Аннабель прижала ладони к вискам.
– Не знаю. А каким образом слухи дошли до Оксфорда? И вряд ли Монтгомери стал бы упоминать в кляузе самого себя, так что, полагаю, кто-то еще был в курсе.
– Но кто? – спросила Катриона. – Кто же не поленился написать твоему кузену?
Только не Себастьян. Даже учитывая, что она смертельно обидела его и для него не составило бы труда найти адрес Гилберта.
Воздух в гостиной внезапно показался ей густым, как туман.
– Пойду прогуляюсь, – пробормотала Аннабель и направилась к двери, только бы не слышать, как подруги повторяют его имя.
Карета остановилась перед элегантным фасадом Лингхэм-хауса. Себастьяна не удивило, что Кэролайн не вышла ему навстречу. Он уведомил ее о своем посещении достаточно официально, с помощью визитной карточки, поэтому она столь же официально дожидалась его в гостиной. Как всегда, в полном соответствии с протоколом, в этом вся Кэролайн. К тому же, возможно, она понимала, что в конце концов он сложит два и два и выяснит, кто именно поведал королеве о его визите в Миллбанк и навлек на него гнев ее величества. Как будто соблюдение формальностей могло что-то изменить и помешать ему высказать то, что он думает.
Монтгомери не сразу догадался, что это ее рук дело, ведь он ударился головой и потерял женщину, которую любил. Однако, переговорив со своим осведомителем, больше не сомневался.
Чего он не знал, так это почему Кэролайн так поступила.
Леди Лингхэм сидела на французском диване и наблюдала за герцогом, глядя поверх своей чашки. Ее глаза были такого же приятно голубого холодного цвета, как послеполуденное небо за окнами у нее за спиной.
Монтгомери поерзал на стуле. Хоть влажная земля и была мягкой, его ноги совсем недавно испытали на себе внушительный вес взрослой андалузской лошади.
– Сегодня утром я прочитала, что, по опросам общественного мнения, Гладстон снова вырвался вперед, – сказала Кэролайн. – Как по-твоему, смог бы ты его обойти?
– Смог бы, – ответил он, – если бы королева приказала Дизраэли следовать моим рекомендациям. Но в настоящее время она затаила на меня обиду. Личную.
Ее лоб слегка нахмурился.
– Как странно. Ее величество исключительно разумная особа. Разве не поставила бы она победу тори выше любых личных обид?
Монтгомери пожал плечами.
– Похоже, она считает мои идеи оппортунизмом.
Тень сожаления промелькнула на умном лице Кэролайн.
Монтгомери часто думал, что у него достаточно причин быть ей благодарным. После бегства жены он легко мог бы ожесточиться и в каждой женщине видеть лишь способное предать, неуравновешенное, излишне эмоциональное существо. Кэролайн стала для него своего рода противоядием; ее спокойствие, рассудительность и сдержанность убедили его, что не все женщины одинаковы. Если бы он полностью ушел в себя, то никогда не смог бы полюбить Аннабель.
– Скажи, Кэролайн, – спросил он, – ты все еще казначей Женского комитета по тюремной реформе?
Выражение ее лица не изменилось. Только чашка тихонько звякнула о блюдце. Кэролайн поняла – он обо всем догадался. Она действительно все еще казначей комитета. И имела возможность обратиться к королеве Виктории напрямую…
Когда Кэролайн встретилась с ним взглядом, в ее глазах было смирение.
– Я преступила черту, – сказала она.
– Несомненно, – холодно сказал он. – Вопрос в том, почему. Почему, Кэролайн? Я должен был выиграть эти выборы! Почему ты не стала ждать, а поспешила передать сплетню ее величеству?
Кэролайн осторожно поставила чашку на стол.
– Я не была уверена, что ты победишь на выборах без… – Она прикусила губу.
– Без чего?
Кэролайн вздохнула.
– Без вмешательства единственной власти, с которой ты считаешься. И чтобы о ваших отношениях с мисс Арчер не стало известно в свете. Поверь, я никак не ожидала, что королева отреагирует подобным образом.
Он так сильно стиснул зубы, что не сразу смог заговорить.
– Ты не имела права вмешиваться.
Кэролайн сложила руки на коленях, маленький, тугой узел на фоне синих юбок.
– Если бы пошли слухи, что из-за деревенской простушки ты ставишь под угрозу свое имя, оппозиция тут же использовала бы их, чтобы подорвать твой авторитет. Попробуй я предостеречь тебя, ты бы непременно поставил меня на место.
– И поэтому ты предпочла действовать за моей спиной, – сказал он угрожающе. Проклятье, да она и не думала раскаиваться!
– Директор тюрьмы поделился с женой, – ответила Кэролайн. – Еще бы, нечасто посреди ночи в его кабинет является герцог, чтобы лично забрать заключенных. Его жена, к сожалению, жуткая сплетница, не успела я и глазом моргнуть, как все леди в комитете узнали, что ты освободил нескольких суфражисток и воровок, да еще пригрозил закрыть Миллбанк. И неважно, сколько вздора было в этой сплетне, дамы отправились домой к своим мужьям, а добрая половина из них отнюдь не твои друзья.
– Думаешь, я этого не предвидел?
