– Нет-нет, не пьешь, – быстро согласился Перегрин.
– Вот именно, – произнес Монтгомери заплетающимся языком.
Перегрин в жизни не видел более надравшегося субъекта, а уж, будучи главой общества любителей выпить, он повидал их предостаточно. Герцог был пьян в стельку и, без сомнения, держался прямо только благодаря своей нечеловеческой воле.
Неожиданно для себя Перегрин сказал:
– Ты не пьешь из-за того, что наш отец утонул в луже по пьяной лавочке?
Монтгомери прищурился.
– Откуда ты знаешь?
– Откуда обычно узнают. Слухи, сплетни… А у меня есть уши.
Монтгомери молчал. Глаза Перегрина привыкли к полумраку, теперь он мог ясно видеть лицо брата и обнаружил, что он не единственный, кто выглядел ужасно. На лице Монтгомери прибавилось морщин, но больше всего поражала горькая складка у рта. Теперь в ней читалась какая-то роковая безысходность, а не обычная решительная твердость, ясно говорившая о том, что он приступает к очередной великой миссии. Нет, на этот раз он выглядел совсем иначе, сейчас на его лице лежала печать разбитых надежд…
Наконец Монтгомери пошевелился. Он включил настольную лампу, затем порылся в безнадежно перепутанных листах, извлек из-под кипы бумаг тонкий серебряный портсигар и достал сигарету. Долго возился со спичками, пытаясь сконцентрировать на них пьяный блуждающий взгляд, пока одна из них наконец не зашипела, оживая. Выпустив в потолок струю дыма, он наконец посмотрел на Перегрина.
– Да. Я не пью именно потому, что пьяница Чарльз Деверо закончил свою жизнь, захлебнувшись в луже.
В душе у Перегрина все всколыхнулось. Он задал свой вопрос, как всегда, спонтанно, следуя самым неожиданным, зачастую опасным, импульсам. И совершенно не ожидал услышать от своего брата столь откровенное признание. Будто они разговаривали на равных, как мужчина с мужчиной…
– Почему же мне сказали, что он упал с лошади? – рискнул спросить он, решив снова испытать удачу.
Монтгомери покатал сигарету между пальцами.
– Чтобы прошлое не довлело над тобой.
– Не стоит оберегать меня от правды, какой бы горькой она ни была, – пробормотал Перегрин, стараясь не вспоминать язвительный вердикт мисс Арчер, когда она назвала его избалованным сопляком.
– Дело не в правде, – сказал Монтгомери. – Истории о наших отцах зачастую давят на нас тяжким грузом, внушают страх перед будущим, диктуют нам, как действовать. Или делают нас слабыми. Что можно сказать о человеке, от которого зависят тысячи людей, а он тонет в луже, потому что напился в доску и не удержался на ногах?
Перегрин задумался.
– Что ему ужасно не повезло? – предложил он.
Монтгомери уставился на него.
– Возможно, и это тоже, – наконец согласился он. – Почему ты вернулся?
Внезапно тошнота снова подступила к горлу. Страх, вина и стыд переполняли Перегрина.
– Потому что мне не следовало сбегать.
– Разумеется, – сказал Монтгомери, небрежно стряхивая пепел сигареты прямо на ковер.
– В конце концов я понял, что совершил ошибку, но не решался вернуться, и чем дольше скрывался, тем труднее становилось возвращение.
– М-да, проблема, – без сочувствия кивнул Монтгомери.
– А сегодня я случайно повстречал мисс Арчер, – сказал Перегрин, – и она была такая… расстроенная… из-за тебя.
Черт возьми, теперь Перегрин и сам не мог толком объяснить, почему тогда ему показалось, что вернуться совершенно необходимо.
Монтгомери как-то странно застыл в своем кресле, в его глазах появился привычный, приводящий собеседника в замешательство блеск.
– От нее невозможно скрыться, – пробормотал он, – от нее не убежать, но она недоступна, недостижима…
– Сэр?
Металлический блеск во взгляде брата заставил Перегрина отпрянуть.
– Ты пришел защитить ее честь? Или требовать у меня объяснений? Смелый шаг с твоей стороны. Даже безумный. Но я-то знаю, что способны сделать с мужчиной ее зеленые глаза, поэтому продолжай.
– Благодарю, – пробормотал Перегрин. Ее зеленые глаза?
Монтгомери нахмурился.
– Я сделал ей предложение, – сказал он. – Я сделал ей предложение, а она отказала мне, так что не понимаю, чем она расстроена.
На минуту Перегрин потерял дар речи.
– Ты сделал предложение мисс Арчер? – тихо произнес он.
– Сделал.
– Предложение руки и сердца?
– Да.
– Ты… уверен?
Губы Монтгомери нетерпеливо скривились.
– Я всего-навсего пьяный, а не сумасшедший. И точно знаю, что произнес слова: «Выходи за меня замуж», а она ответила: «Ни за что на свете». Ну, что-то в этом роде.
– Боже милостивый… – произнес потрясенный Перегрин. И после долгой паузы: – Боже милостивый…
– Вместо этого она собирается замуж за какого-то оксфордского преподавателя, – мрачно сказал Монтгомери.
– Ты сделал предложение! – воскликнул Перегрин. – Что же тебя заставило?!
– Я упал с лошади и ударился головой, – ответил Монтгомери. – И вдруг все стало ясно как день.
С каждой минутой Перегрин понимал все меньше.
– Однако меня угораздило сделать предложение единственной женщине в Англии, которая отказалась стать герцогиней, потому что не любит герцога, – продолжал Монтгомери. – Но она не любит и оксфордского профессора. – Он сердито уставился на Перегрина. – В общем, полная ерунда.
Черт!
Перегрин откинулся на спинку стула.
Его брат влюблен! Влюблен до безумия, просто одержим страстью, а Перегрин знал, что происходит, когда Монтгомери становится одержим: он не остановится, пока не получит желаемого. Но любить простолюдинку? Нет, это невозможно! А после сцены, свидетелем которой он стал сегодня, Перегрин был совершенно уверен, что за отказом мисс Арчер – весьма разумным! – стояло вовсе не отсутствие любви. Совсем наоборот.
Ему внезапно пришло в голову, что прямо сейчас он один управляет стрелкой на путях Дома Монтгомери. Один путь ведет к вселенскому скандалу. Другой – туда, где все по правилам, все так, как и должно быть. По спине юноши побежали мурашки.
– Печальная история, – выдавил Перегрин. – Однако я слышал, что такие увлечения в конце концов проходят.
Монтгомери кивнул.
– Конечно, проходят.
А потом сделал то, что Перегрин никогда не ожидал от своего брата.
Себастьян уронил голову и закрыл лицо руками. И застыл неподвижно.
О, черт возьми!
– Возможно, она отвергла тебя как раз потому, что ты герцог, а вовсе не по другой причине, – выпалил Перегрин.
