— При чем тут дом?
— Ты соврала мне. Я видела, как прежние жильцы съехали, и ты мне сказала, что у тебя уже на примете есть другие.
— Так и есть. Они хотели подумать до ноября, я им сказала, что мы подождем.
— А сегодня утром приехал инспектор. Я вышла его встретить, как только увидела его грузовик, и он мне сказал, что через пару часов приедет новый хозяин.
— Господи. Что еще он сказал?
— Сказал, что дом продан.
— Робби, — сказала Лэйси-Мэй. — Чтоб его. Это Робби.
— Успокойся, может, я что-то неправильно поняла. Он не может без тебя продать дом. Он ведь и на твое имя, нет?
— Видимо, это его не остановило. Мне надо идти, Рут.
Лэйси-Мэй повесила трубку. Сердце у нее колотилось. Она почувствовала, как кто-то из девочек вошел в комнату. Волосы Ноэль были забраны в высокий пучок, кожа под глазами была розовая и опухшая, как от удара.
— Где тебя носило?
— Я была внизу, слушала музыку в чулане.
— В чулане?
Ноэль кивнула, но Лэйси-Мэй не стала ее отчитывать — в голове было слишком пусто, слишком мутно. Она встала, и Хэнк встал с ней.
— Мне надо с ним поговорить, — сказала она. — Но я пойду сама.
Теперь она поняла, что странное ощущение не было связано с Ноэль. Вот какую катастрофу она предчувствовала, что бы там Робби ни сделал с домом.
— Я не думала, что он на такое способен, — сказала она, уставившись в стол, разглядывая искусственный узор древесины. — Вот так, думаешь, что знаешь человека, — начала она, но не закончила.
В школе вовсю шли репетиции «Меры за меру», и Ноэль была только рада задерживаться допоздна. Как главный помощник режиссера она приходила первая и уходила последняя. Это ее более чем устраивало. Она помогала мистеру Райли с мизансценами, вела список инвентаря. Она указывала труппе, на какой они сейчас странице. Но часто она подолгу не была нужна, и тогда она сидела с Джи в зале.
Первой подсаживаться к нему стала она. И хотя сам он не искал с ней общения, он не возражал. Когда они разговаривали, он сидел прямо, как палка, лицом к сцене, и только иногда поглядывал на нее искоса, как будто не хотел оказаться с ней лицом к лицу. Ее не раздражало ни это, ни его манера произносить не больше двух фраз за раз. Он выслушивал все ее теории по поводу пьесы, про классические рок-альбомы, которые она слушала для самообразования. Она говорила про что угодно, только не про Лэйси-Мэй, Робби и телефонные разговоры матери с адвокатом, которые она подслушивала. Почему-то у нее было такое чувство, что, если когда-нибудь она решит все ему рассказать, он не будет смотреть на нее, как Дьюк: как будто она конченая неудачница и из-за семьи ей уже ничего не светит. Последнее время она стала думать, что затем и нужна была Дьюку: он считал ее сломленной, доступной, и только.
А Джи казался мальчиком с собственными секретами. Умный и уравновешенный, он почему-то выглядел почти взрослым мужчиной, когда не натягивал капюшон и не начинал жевать завязки. От его молчания не казалось, что он пустышка, — ровно наоборот. Внутри Джи все кипело.
И потом, он был довольно симпатичный. У него были продолговатые ямочки на щеках, непослушные редкие брови, относительно чистая для подростка кожа. Он аккуратно подбривал свои только обозначившиеся усики. У него были глубоко посаженные глаза с длинными ресницами. От большинства парней в школе воняло одеколоном, или дезодорантом, или влажными, никогда не просыхающими полотенцами, а от Джи пахло зеленым мылом, травами и лаймом.
Он идеально подходил на роль Клавдио, который был в центре всех перипетий, но почти все время молчал. Без него не было бы сюжета, не было бы проблемы, остальным персонажам нечего было бы решать. Развязка наступала, когда его отпускают на свободу. У него был один большой монолог и отдельные реплики на протяжении пьесы, которые он должен был произносить с чувством. Все остальное время он должен был сидеть, скрючившись, за решеткой, падать на колени и молить о пощаде. Пока он не очень разыгрался, как, впрочем, и все остальные. Он мямлил и тараторил на читках, и раз за разом мистер Райли просил его: говори членораздельно. Но в Клавдио главное было молча транслировать выносливость и страх, а это Джи мог.
Они сидели рядом и ели сэндвич с арахисовой пастой. Ноэль дала половинку Джи, и он взял ее, не сказав ни слова, что она восприняла как знак, что они почти друзья. Мистер Райли объявил перерыв пять минут, и все остальные собрались на сцене, кривляясь со старым инвентарем из сундука. Адира напялила золотую пластиковую корону и выносила какие-то идиотские указы, все время повторяя «отныне», «отсель» и «покуда». Ее окружила кучка мальчишек, и все зачарованно смеялись. Шон, который играл Анджело, Беккет, который играл герцога, Алекс, который играл Люцио, друга Клавдио, и еще несколько человек из горожан. Они смотрели на нее с восхищением, протыкали воздух резиновыми шпагами и тыкали друг друга под мышку.
Джи и Ноэль смотрели, как одноклассники идиотничают на сцене, и понимали, что они не такие, что они уже выросли из этих детских игр. Лучше им смотреть со стороны, с пустых рядов, сидя плечом к плечу.
— Такая странная пьеса, — сказала Ноэль, слизывая арахисовую пасту с пальцев. — Надеюсь, у мистера Райли не будет проблем из-за постановки.
— Да не, — протянул Джи. — Никто все равно ничего не поймет.
Они засмеялись.
Пьеса была про герцога, который сделал вид, что покинул Вену, чтобы посмотреть, как горожане будут вести себя в его отсутствие. Анджело, которого он назначил на свое место, оказался жестоким и бесчестным извращенцем. Он посадил Клавдио в тюрьму за то, что от него забеременела его же невеста, Джульетта, которую играла десятиклассница по имени Роза. Болеть можно было только за них, за Клавдио с Джульеттой, хотя они почти в каждом действии оказывались разлучены. Они — жертвы, они любили друг друга, а почти все вокруг были отвратительны и не могли поступить правильно, потому что цеплялись за свои тупые принципы.
Звездой пьесы была Изабелла, сестра Клавдио, которая в конце концов отвоевала его свободу, обыграв Анджело. Мистер Райли догадался назначить на главную роль Адиру. Ноэль сразу поняла, что она будет неотразима, даже в монашеской рясе и чепце, и не просто потому, что она красивая. Просто она была, пожалуй, самой популярной девочкой в школе. Старшеклассники приглашали ее на вечеринки по выходным, она порхала от одной тусовки к другой — она дружила с новенькими и со старожилами, с ботаниками и крутыми, с черными и белыми. Она соберет кучу народу, как и Беккет в роли герцога. Его знали все, кто ходил в церковь его родителей. Посмотреть на них двоих будет много желающих — учеников, родителей, озабоченных и не слишком. Все они окажутся в одном зале, под воздействием одного действа. Они узрят добродетельность Адиры, самоуверенность Беккета, отчаяние Джи, последствия фарисейства и ложных суждений. Пьеса может сыграть важную роль; она может что-то им объяснить. Все это Ноэль высказала Джи, похвалив идею мистера Райли. Джи промолчал.
