Амадо показал на пустую рюмку и предложил еще по одной.
Робби встал.
— Мне пора домой. Меня ждет жена.
— Это хорошо, — улыбнулся Амадо. — Увидимся, эрмано.
К середине дня девочки совсем обалдели от солнца. Песок в купальниках кололся, они проголодались и устали, но домой было нельзя. Они столько проехали, небо сверкало и не кончалось. При всех их несчастьях, день на море все равно казался подарком.
Лэйси-Мэй и Хэнк купили Маргарите воздушного змея, чтобы подлизаться. Она кружилась под ним, когда его подхватывал ветер, устраивала представление, даже если никто не смотрел. Ноэль сидела в воде, каталась на волнах и болтала с компанией мальчиков постарше, лет четырнадцати на вид. Только Диана держалась поближе. Она накладывала песок в ведерко — копала ров. Хэнку надо было ее отослать. Лэйси-Мэй опрокидывала одно пиво за другим, и если он не наберется храбрости сейчас, скоро она будет слишком пьяной.
— Тебе не жарко, ласточка? Сидишь и жаришься на солнце. Пойди лучше поиграй с Дженкинсом под причалом, в теньке.
Диана, по натуре послушная, вскочила и убежала с псом. Хэнк повернулся к Лэйси и схватил ее за руку.
— Давно собираюсь тебя спросить. Ты не найдешь побольше места для меня в своем сердце?
Лэйси залпом допила пиво и потянулась за другой бутылкой.
— Ты и так в моем сердце, Хэнк.
Она смотрела на море. Волны разбивались о берег. Вдали слышался лай.
— Я в том смысле, что… — начал Хэнк, копаясь в рюкзаке под креслом. — Вот черт.
Он услышал крик Дианы, обернулся к пирсу и увидел, что вокруг нее и Дженкинса кружит большая ржаво-рыжая собака. Диана стояла между собаками, путаясь в поводке, а Дженкинс срывался. Бурая собака зарычала и бросилась. И вот Хэнк уже несется по берегу, а за ним Лэйси-Мэй.
Хэнк отбросил собаку одним ударом в грудь. Другой рукой он оттолкнул Диану, и она упала на песок. Он отцепил Дженкинса, который тут же удрал подальше от клацающих челюстей рыжей собаки. Он дал собаке в нос, потом еще раз, а потом и Лэйси-Мэй добежала и обхватила Диану. Обе во все глаза смотрели на Хэнка.
Вальяжно, куда медленнее, чем надо, подошел мужчина в авиаторах. Он схватил рыжую собаку за ошейник и ударил ее по носу. Хэнк завелся.
— Сукин сын! С ума сошел с такой собакой сюда прийти, тут же дети! Да он чуть мою дочь не загрыз.
Лэйси-Мэй вздрогнула при этом слове.
Мужчина стал бормотать какие-то извинения, но Хэнк только показал ему кулак.
— Разберись со своей собакой, или я вызову полицию.
Диана прошептала на ухо Лэйси-Мэй:
— Дядя Хэнк меня спас.
Лэйси-Мэй поцеловала ее и унесла, ощупала живот, убедилась, что девочка цела, но думала все время о Хэнке, как он бросился защитить ее дочь от собаки. Как настоящий отец. Она никогда не видела его таким злым, таким сильным. Он раньше нее заметил, что что-то не так. Она была занята другим, следила за Ноэль и мальчишками. Пока она мечтала о тех временах, когда они с Робби были подростками, какая-то псина чуть не съела ее малышку.
Остальные девочки собрались вокруг них, а Дженкинс втерся к Лэйси-Мэй между ног. Ноэль дрожала и кричала:
— Ди, ты в порядке?
А Маргарита, онемевшая от шока, стояла, прижав к груди змея.
Когда Хэнк вернулся, он приобнял Лэйси-Мэй и Диану, которая вся раскраснелась, стараясь не заплакать.
— Пойдем купим газировки и успокоимся, — сказала Лэйси-Мэй, и девочки пошли вперед с Дженкинсом, прижавшись друг к другу своими худенькими телами. Они редко мирились, эти девочки, но в такие моменты как-то сближались и сплачивались, как единый организм.
Забравшись на дюну, Хэнк прислонился к Лэйси-Мэй и прижал губы к уху:
— Надеюсь, это не знак свыше, не дурное предзнаменование. Потому что я собирался сделать тебе предложение. Я бы еще подумал, но ты пойми, я слишком тебя люблю.
У Лэйси-Мэй по шее пробежали мурашки. То ли остатки страха, то ли еще что. Она повернулась к нему. Глаза у Хэнка были мутно-голубые, кожа морщинистая, блестящая. Он сжал губы, пряча зубы, и получилось жалкое, просящее выражение лица. Он оказался совершенно безобидным. Так смотреть на нее мог бы ее ребенок.
Хэнк поцеловал ее, и она почувствовала, как его руки на ее плечах дрожат.
— Если ты скажешь нет, Лэйси, все может оставаться по-прежнему, — сказал он. — Я тебя не выгоню. Но я молю Бога, чтобы ты сказала да и стала моей женой.
Когда они подъехали к дому, уже стемнело. Фары осветили гостиную, где Робби расставил на столе все, что приготовил: рис с бобами, жареные бананы, карне мечада
[6]. В последний момент он сбегал в магазин за тортом-мороженым — клубничным с бисквитной прослойкой, Дианиным любимым. Торт уже начал подтаивать, но Робби не решался его убрать. Он хотел, чтобы они вошли и увидели торт, захлопали в ладоши и полезли к нему на колени. Он знал, что в конце концов вернет девочек. Он их отец: у них в ДНК заложено всегда выбирать его. С Лэйси будет сложнее, но он готов биться за нее. Иногда, чтобы сохранить то, что принадлежит тебе, приходится бороться с миром, с неправильным порядком вещей, с собственным телом и мозгами.
Взять хоть его друга пекаря. Хороший человек, талантливый. Рассудительный, никогда не лез в неприятности, и все равно Вселенная порвала его мечты на кусочки. Жизнь — только порыв ветра, облачко дыхания, больше ничего, — Робби должен это помнить. Ему нельзя терять ни минуты.
Девочки ворвались в дом, обгоревшие, все в песке. Они окружили его, серьезно поцеловали в щеку, и Робби тут же понял, что что-то не так. Лэйси-Мэй и Хэнк стояли в дверях, держась за руки. Улыбка у Хэнка была слишком довольная.
— Что тянуть, скажем сразу, — сказал он.
Глаза Робби инстинктивно метнулись к руке Лэйси-Мэй.
— Но мы с Лэйси еще женаты, — сказал он. — Я ничего не подписывал. А она и не просила.
— Я пойду поставлю торт в морозилку, — сказал Хэнк и позвал девочек в другую комнату.
Лэйси-Мэй вытащила Робби за руку на крыльцо, но он не чувствовал ее прикосновения. Ночь была влажная. По лужайке летали светлячки.
— Зря я запретил тебе меня навещать, — сказал Робби. — Мы врали девочкам, а они все равно узнали. Может, если бы они со мной виделись, все было бы иначе. Может, ты бы не забыла, что любишь меня.
— Робби, не в любви дело.
Ее голос был как иголка ему под кожу.
— Он тебе больше не нужен, Лэйси. Я тут. Я встану на ноги.
— И не в деньгах.
— Ой, еще скажи, что это физическое влечение.
