В прихожей Ноэль быстро оглядела себя и Инес в отражении в большом зеркале. Рядом с Инес она казалась не такой живой, не такой молодой. У Инес было крепкое тело, а у нее — мягкое. Такая бледная, высокая, с растрепанными волосами. Зеленое платье, которое она считала довольно милым, теперь казалось безвкусным. Инес была в облегающем платье винного цвета, подчеркивающим талию, и как всегда в поблескивающих украшениях.
— Ты такая красивая, — сказала Инес, будто читая ее мысли.
— Кто бы говорил.
Они повернули в гостиную, рука об руку, и все стали здороваться. Как Ноэль и ожидала, пожимая ей руку, все спрашивали про Нельсона, но Инес ее спасла. Она очаровала всех своей богемной жизнью, и все пялились на нее, раскрыв рот. Танцовщица! Из города! Одинокая! Такая красивая! И, хотя они никогда не произнесли бы этого вслух, — черная! Ее жизнь была для них загадкой, и Инес не пыталась эту загадочность преуменьшать. При первой возможности они потихоньку сбежали, прихватив с ближайшего подноса бурбон и лимонад.
— Они такие старперы, — прошептала Инес. — Моя бабушка и то не так удивляется моей жизни.
— Добро пожаловать на золотую милю, детка, — сказала Ноэль, и они засмеялись.
Они пробрались на кухню, где на столах были разложены брускетты, оливки, пахучие сыры, мисочки с тапенадой и маслом, подносы с разными кишами, греческий пирог на серебряном блюде.
— Всегда так с белыми в этой стране, — сказала Инес. — Вечно хотят быть откуда-нибудь еще.
— Только не в Северной Каролине, — сказала Ноэль. Ей представился стол с сырным соусом, мармеладом из перца чили, крекерами и фаршированными яйцами.
Положив себе еды, они пошли искать, где бы сесть, где уединиться, чтобы поесть и выпить по второму стакану, но Саттоны их обнаружили, а с ними и Радлеры.
Джон Саттон, нарочито молчаливый, с волосами до плеч, слишком длинными для врача, больше слушал, чем говорил. По нему трудно было сказать, кто он, во что верит. Нельсону он не нравился — как не нравился любой белый, который не раскрывал карты сразу. Его рыжую жену Аву — приветливую, с безупречными манерами — тоже было не раскусить. Обе их дочки играли в лакросс. Радлеры были из Северной Каролины, и Ноэль чувствовала с ними связь, хотя они жили не в самом Райли, а на ферме в доме с витражными окнами, курами и сворой овчарок. Брент продавал какие-то компьютерные программы; Хелен сидела дома с близнецами. Богатое наследство — единственное объяснение, сказал как-то Нельсон. А потом поднял брови и добавил: «Откуда, по-твоему, у белых такие дома в Северной Каролине?» Зато Радлеры волонтерствовали в «Клубе мальчиков и девочек»
[1]. Ноэль видела в этом какой-то прогресс.
— Джон и Ава. Брент и Хелен.
Инес повторила их имена, показывая на каждую пару сложенными домиком пальцами.
— Именно так, — сказала Ава. — Тут все только парами. Если кто-нибудь разводится, сразу переезжают. — Она засмеялась.
— Не обязательно, разумеется, — прозвенела Хелен.
Инес удивленно закинула руки за голову.
— Разумеется, — повторила она.
Инес стали вежливо расспрашивать про ее последнюю постановку, и пока она объясняла, как эта пьеса работала с темой патриотизма, все терпеливо, но немного ошарашенно кивали. Выручка с билетов шла на организацию, занимавшуюся правами избирателей.
— Вот проблема, которая может всех объединить, — сказал Джон Саттон и без тени иронии поднял бокал. Никто не чокнулся, но все выпили.
Когда вошла еще одна пара, Ава взглянула на дверь.
— Надеюсь, эта новая женщина с семьей придет сегодня? Как ее зовут, Патрисия?
— Я не стала бы ее винить, если она не появится, — сказала Хелен. — Слышали, что случилось у бассейна?
Ноэль потянулась за стаканом. Третьим, ну и что. Она знала, что никакой жизни в ней нет.
— А что случилось?
Джон Саттон начал объяснять:
— На днях сюда переехала новая семья. Милая пара. У них сын, почти ровесник наших девочек. В общем, на этой неделе мы не успели отправить рассылку и объявить об их приезде. Сегодня утром Патрисия пошла с сыном в бассейн. Она читала журнал, а он нырял и брызгался.
— Ничего такого, — добавила Хелен.
— Абсолютно ничего, — сказал Брент.
Инес тронула Ноэль за руку, как будто знала, что сейчас будет.
— Короче говоря, ее обругал сосед. Спросил, живет ли она в этом районе, и сказал, что никогда ее тут не видел. Потребовал удостоверение личности, а когда она отказалась показывать ему документы, вызвал полицию.
— О боже, — сказала Ава, хотя она, конечно, уже слышала эту историю.
— Все кончилось хорошо. Она показала офицеру документы и свою карточку для прохода в бассейн, и он ушел. Но, кажется, ее сын был очень расстроен. А сосед…
— Кто это был? — спросила Ноэль.
— Знаешь седеющего мужчину, который вечно выгуливает такс? И не убирает за ними, если никто не смотрит?
— Какая мерзость, — сказала Хелен.
— О боже, — повторила Ава.
— И что ему за это будет?
Все повернулись к Инес. Она опустила стакан.
— Я так понимаю, самое главное осталось за рамками, хотя и так понятно. Патрисия и ее сын черные. Я права?
— Кажется, они из Вест-Индии, — сказала Хелен.
— С Ямайки, — сказал Брент.
— Так значит, он точно расист. Почему еще он мог решить, что у них нет права пользоваться бассейном?
— Да, но рассылка письма на этой неделе задержалась… — начал Джон Саттон.
— Он обязан извиниться, — сказала Инес.
Джон Саттон кивнул.
— Он поступил плохо. Извиниться — хорошая идея.
— Это не хорошая идея, а обязательное требование. Как минимум.
— Представляете, получить такое приветствие от соседей, — сказала Хелен, качая головой, а Ава прошептала что-то вроде «упаси господь» и взяла с подноса официанта бокал игристого.
— Интересно, каково будет ему ходить в школу с вашими девочками, — едко сказала Инес Джону и Аве. — Школы тут, наверное, преимущественно белые? Надеюсь, он хотя бы сможет чувствовать себя в безопасности в своем районе.
— Вообще-то он никогда и не был в опасности, — сказал Брент. — Тут полиция не такая, как в городе. Они приезжают и расследуют, а не валят сразу.
Инес сдвинула брови с недоумением и поморщилась.
— Но в любом случае лучше перестраховаться, — продолжал Брент напряженно, а потом повернулся к Джону Саттону. — Может быть, вставим что-нибудь в рассылку? — предложил он.
