Внешность актера была очень важной частью представления. Маккиннон не просто показывал фокусы. Он, конечно, превращал букеты в аквариумы с золотыми рыбками, доставал из воздуха игральные карты и заставлял тяжелые серебряные подсвечники бесследно исчезать, но все эти трюки были лишь средством к достижению истинной цели представления. Этой целью было сотворение мира. Мира, где нет ничего надежного и прочного, где все меняется; мира, в котором личности сливаются и растворяются, где «твердое» и «мягкое», «наверху» и «внизу», «горе» и «радость» в мгновение ока превращаются в свою противоположность, а там и вовсе теряют всякий смысл; мира, где единственный надежный проводник – подозрение, а единственное, что остается постоянным, – недоверие.
Дьявольский мир, думал Фредерик, наблюдая за представлением. В том, что делал Маккиннон, не чувствовалось радости, удовольствия, невинной игры. Ему в голову пришла некая мысль (он отмахнулся от нее – уж не становится ли он суеверным?), но она упорно возвращалась. Фокусник словно призывал к себе на помощь тени, мрак… хотя на свету над ними можно было бы посмеяться.
Наступил черед фокуса, для которого Маккиннону понадобились часы. Объявив об этом, он в упор посмотрел на Фредерика, и его темные глаза сверкнули. Тот моментально понял знак и, отцепив от жилета свой хронометр, поднял его повыше. Одновременно вверх взметнулось с полдюжины других рук, но артист, изящно спрыгнув со сцены, в следующую секунду оказался рядом с ним.
– Благодарю вас, сэр, – громко произнес он. – Вот джентльмен, чья вера в благожелательность мира чудес воистину непоколебима! Но знает ли он, какие пугающие превращения ожидают сей предмет? Нет! Возможно, он вернется к своему хозяину в виде хризантемы? Или копченой селедки? Или кучи пружинок и шестеренок? Еще и не такие странные вещи случались на наших сеансах.
Не успел Фредерик и глазом моргнуть, как услышал шепот фокусника: «У дверей. Только что вошел».
Спустя мгновение Маккиннон снова был на сцене и заворачивал часы в шелковый носовой платок, непрерывно о чем-то разглагольствуя. Теперь в голосе артиста проскакивали истерические нотки. Он говорил быстрее, более энергично жестикулировал, порывисто двигался… Как только представился случай, Фредерик обернулся.
На стуле у самых дверей сидел крупный, крепкого сложения мужчина с гладко зачесанными светлыми волосами и широко расставленными глазами бесстрастно смотрел на сцену. Одна его рука лежала на спинке пустого соседнего стула. Во всем его облике чувствовались сосредоточенность и властность. Невзирая на безупречный вечерний костюм, было в нем и что-то звериное. Впрочем, нет, решил Фредерик, не звериное, ведь звери – живые, а этот человек был подобен движущемуся механизму.
Но что навело его на эту мысль?
Он вдруг сообразил, что таращится на незнакомца в упор, и поскорее отвернулся обратно, к сцене. Маккиннон заканчивал какие-то хитрые манипуляции с его часами, но мысль мага явно бродила где-то еще: руки его, порхавшие с платком туда и обратно над маленьким столиком, дрожали, а взгляд то и дело возвращался к человеку у двери.
Фредерик поерзал на стуле, повернулся боком, скрестил ноги, словно пытаясь сесть поудобнее. Так ему удавалось держать и Маккиннона, и блондина в поле зрения… Второй как раз поманил к себе лакея. Тот почтительно склонился, и гость начал что-то ему говорить, поглядывая на артиста на сцене. Фредерик знал, что и Маккиннон это тоже видит: когда слуга кивнул и повернулся, чтобы уйти, маг запнулся посреди номера, растерялся и как будто забыл, что делал. Казалось, во всем зале сейчас осталось только три человека: светловолосый человек, фокусник и Фредерик, наблюдающий этот странный поединок между ними.
Публика и сама поняла: на сцене творится что-то не то. Весь апломб мага куда-то исчез, платок бессильно повис в руке, а лицо изменилось. Платок упал на стол. Маккиннон зашатался и вынужден был отступить к заднику.
Музыка оборвалась. Пианист растерянно смотрел на сцену. Маккиннон побелевшими пальцами ухватился за бархатный занавес и с трудом выдавил:
– Прошу меня извинить… не могу продолжать… вынужден покинуть сцену…
И, откинув край занавеса, поспешно исчез за ним.
Публика была слишком хорошо воспитана, чтобы громко выражать возмущение, но приглушенные комментарии все-таки раздались. Пианист по собственной инициативе заиграл ничем не примечательный вальс. Леди Харборо встала и шепотом заговорила с каким-то пожилым джентльменом – возможно, своим мужем.
Фред побарабанил пальцами по подлокотнику и принял решение.
– Чарли, – сказал он тихо. – Вон тот парень у дверей, крупный блондин. Узнáешь, кто он? Имя, положение, род занятий – все, что только сможешь.
Чарльз кивнул.
– А ты что собираешься де…
– Я прослежу за ним.
И он направился к леди Харборо. Она стояла у рояля рядом с пожилым джентльменом и, кажется, собиралась звать слуг. Остальная публика – или большая ее часть – деликатно смотрела в другую сторону и развлекала себя беседой, словно ничего необычного не произошло.
– Миледи? – кинулся в бой Фредерик. – Не хотелось бы прерывать… но я врач, и если мистер Маккиннон не в силах продолжать выступление, мне, возможно, стоит на него взглянуть.
– Какое облегчение! – негромко воскликнула леди. – Я как раз собиралась послать за доктором. Прошу вас, лакей покажет вам дорогу…
– Меня зовут Гарланд, – представился Фредерик.
Деревянного вида лакей с напудренными волосами и толстыми лодыжками в белых чулках равнодушно моргнул и слегка поклонился. Покидая комнату, Фредерик слышал, как хозяйка дома отдает распоряжения, чтобы вернулся оркестр. Чарльз Бертрам разговаривал с кем-то, кто сидел позади него.
Лакей тем временем указал Фредерику выход из зала и провел его по коридору к двери возле самой библиотеки.
– Мистер Маккиннон использует эту комнату в качестве гримерной, сэр, – сообщил он и постучал.
Ответа не последовало. Фредерик шагнул вперед и решительно повернул ручку. В комнате никого не оказалось.
– А в холле разве не было лакея? – спросил он.
– Был, сэр.
– Сходите и спросите его. Возможно, мистер Маккиннон покинул зал тем путем.
– Конечно, сэр. Но, если позволите заметить, сэр, тем путем он бы не пошел. Если он спустился со сцены с задней стороны, то, скорее всего, прошел через гостиную.
– Понимаю… Но если бы ему захотелось глотнуть свежего воздуха, он бы пошел через холл, разве нет?
– Именно так, сэр. Пойти спросить?
– Будьте добры.
Пока лакей отсутствовал, Фредерик осмотрел комнату, похожую на небольшую гостиную. Один газовый рожок горит у камина, на спинку кресла брошены плащ и шляпа. У стола – открытый плетеный сундук, зеркальце и жестянка жирного грима. И ни следа Маккиннона.
Через минуту лакей вернулся.
