Комнату озаряло лишь слабое мерцание.
– Вы видите свой прибор, доктор Сэмпл? – в полной тишине осведомился призрачный голос.
– Превосходно вижу, спасибо. Игла покрыта светящейся краской. Мы готовы, миссис Бадд.
– Спасибо, милый, – безмятежно отозвалась та. – Леди и джентльмены, соединим наши руки.
Вложив на ощупь свою руку в руку соседа, все положили ладони на край стола. Круг замкнулся. Фредерик уставился на свой ящик. Его правая рука оказалась в плену теплой и влажной ладони миссис Бадд; левая сжимала костлявые пальчики бледной молодой особы.
Наступила полная тишина.
Через минуту миссис Бадд прерывисто вздохнула и уронила голову вперед – казалось, она задремала. Но вдруг очнулась и заговорила… мужским голосом:
– Элла! Элла, моя дорогая!
Тембр был богатый и сочный. Многие почувствовали, как волосы у них встают дыбом. Миссис Джеймисон Уилкокс подскочила и слабым голосом спросила:
– Чарльз?.. О, Чарльз, это ты?
– Конечно, моя милая, – ответил голос, очевидно и несомненно мужской. Ни одна женщина не сумела бы изобразить такое… звучание, в котором слышались, как минимум, шестьдесят семь лет портвейна, сыра и изюма.
– Элла, дорогая, хотя завеса и разделила нас, но пусть не остынет наша любовь.
– Ах, никогда, Чарльз, никогда!
– Я с тобой ночью и днем, возлюбленная. Скажи Филкинсу в лавке, чтобы как следует смотрел за сыром.
– Смотрел за сыром… Хорошо.
– И за нашим мальчиком, Виктором, присматривай. Боюсь, он стал водиться с дурной компанией.
– О, боже, Чарльз, я…
– Не бойся, Элла. Свет благодати уже сияет, златые земли манят меня… время уходить. Помни о сыре, Элла. Филкинс недостаточно аккуратно складывает салфетки. Ну, я пошел… То есть, я удаляюсь…
– О, Чарльз! О, Чарльз! Прощай, любовь моя!
Последовал вздох, и дух бакалейщика покинул земную юдоль. Миссис Бадд затрясла головой, словно чтобы прочистить мозги. Миссис Джеймисон Уилкокс сдержанно рыдала в носовой платок с траурной каймой. Через некоторое время круг был восстановлен.
Фредерик огляделся. В полумраке лиц было не разглядеть, но атмосфера определенно изменилась: собравшиеся чувствовали возбуждение, напряжение нарастало. Публика была готова ко всему. А эта миссис Бадд очень даже недурна. Ясное дело, что притворяется, но Фредерик пришел сюда не за тем, чтобы слушать разговоры покойных лавочников о сыре…
Вот тут все и произошло.
Миссис Бадд вдруг содрогнулась и тихо заговорила низким голосом – на этот раз своим, но полным ужаса.
– Искра, – забормотала она, – провод, стрелка по кругу: сто один, сто два, сто… о, нет, нет, нет! Колокол. Колокол… мужчина… Такой красивый корабль, а малышка-то мертва… Это не Хопкинсон, но они не должны знать. Нет. Пусть остается тайной. Шпага в лесу – о-о-о, кровь на снегу, и лед… Он все еще там, как в стеклянном гробу… Регулятор. Триста фунтов, четыреста… Полярная звезда! Тьма на севере… туман… все горит… Пар! Пар несет смерть… В трубке… В них пар… под Полярной звездой… о, ужас! Ужас!
Голос, полный бесконечной печали, становился все тише и наконец стих.
Вот за этим-то Фредерик и пришел. Честно говоря, он ничего не понял, но от одного этого тона мурашки побежали у него по коже. Она говорила так, будто вещала из пучин кошмара.
Остальные спириты почтительно внимали. Никто не шелохнулся. Миссис Бадд с громким вздохом очнулась, потом отключилась снова.
Оттуда, где стоял рояль, вдруг донесся громкий аккорд. Все так и подпрыгнули. Задребезжали три фотоснимка в серебряных рамках.
В центре стола раздался яростный стук. Все лица в изумлении обратились туда, но тут же поднялись к потолку, ибо там начало проступать бледное подрагивающее сияние.
Миссис Бадд, глаза которой оставались закрытыми, казалось, сидела в центре бушующего урагана. Фредерик понимал, что все это она сама устроила, но зрелище все равно вышло впечатляющее. Занавески взлетали, струны рояля неистово гудели, тяжелый стол под камчатной скатертью стонал и раскачивался, словно лодка в бурном море. Тамбурин на каминной доске тренькнул и с грохотом свалился в очаг.
– Физическая манифестация! – в экстазе вскричал мистер Хамфрис. – Оставайтесь на местах! Наблюдайте за удивительным явлением! Духи не причинят нам зла…
Однако у духов, судя по всему, были другие планы – по крайней мере, в отношении электродермографа, потому что в нем вдруг что-то полыхнуло, потом раздался громкий треск, запахло гарью. Миссис Бадд в ужасе завопила, и Фредерик вскочил со стула.
– Свет! Скорее свет, миссис Уилкокс!
Та, все еще в смятении, повернула ближайший рожок, а мнимый ученый тем временем склонился над медиумом, отсоединяя провода от ее рук.
– Изумительные результаты! – тараторил он. – Просто изумительные! Миссис Бадд, вы превзошли все ожидания! Беспрецедентные показания… кстати, как вы себя чувствуете? Вы не пострадали? Нет, разумеется, нет. Аппарат сломан, но это уже неважно. Не выдержал напряжения, каково? Зашкалило! Восторг!
Он торжествовал, сиял, кивал и махал рукой ошеломленным спиритам, щурившимся от яркого света. Джим отсоединил провода от батареи. Миссис Бадд растирала запястья.
– Прошу нас извинить, миссис Уилкокс, и все такое, – продолжал трещать Фредерик. – Мы не хотели испортить сеанс, но, понимаете, такое научное доказательство!.. Когда я опубликую свою работу, сегодняшнее заседание Спиритической лиги Стретема станет поворотным моментом в истории физических исследований! Да-да, господа! И я бы не стал этому удивляться! Какой результат!
Удовлетворенный и польщенный, круг спиритов распался. Миссис Джеймисон, в трудные моменты сразу же вспоминавшая о хлебе насущном, предложила выпить чаю. Чай принесли. Вокруг миссис Бадд собрались поклонники. У камина Фредерик вел оживленную беседу с мистером Хамфрисом; Джим убирал электродермограф, ему помогала самая хорошенькая молодая особа в комнате.
Кое-кто из гостей собрался уходить, и Фредерик тоже заторопился. Он пожал руки всем и каждому, оторвал Джима от юной особы и особенно тепло попрощался с миссис Бадд.
Худой и нервный джентльмен средних лет будто бы случайно вышел вместе с ними, да и до станции им оказалось по пути. Стоило им завернуть за угол, как Фредерик остановился и снял очки.
– Вот так-то лучше, – проворчал он, потирая глаза. – Итак, мистер Прайс. Вы этого ожидали? Она всегда так себя ведет?
Мистер Прайс кивнул.
– Жалко ваш аппарат, – сказал он.
Вид у него был такой, словно ему жалко вообще все на свете.
– Не извиняйтесь, жалеть тут не о чем. Что вам известно об электричестве?
