Дверь отворилась, в комнату вошел представительный человек в черном. Джим узнал его: это был Лукас, камердинер Чарльза Бертрама.
– Доброе утро, мистер Тейлор! – приветствовал он Джима.
– Лукас! – воскликнул Джим. – Стало быть, я у мистера Бертрама?
– Совершенно верно, сэр.
– А времени сколько? Давно я тут валяюсь?
– Сейчас почти одиннадцать часов, мистер Тейлор. Вас принесли сюда примерно в пять утра. Насколько я могу судить, вы были без сознания. Как изволите видеть, доктор уже занимался вашей ногой.
– А мистер Бертрам здесь? Или мистер Гарланд? И мистер Маккиннон – он где?
– Мистер Бертрам помогает на Бёртон-стрит, сэр. Где находится мистер Маккиннон, я не знаю.
– А что насчет мисс Локхарт? И Фредерика – молодого мистера Гарланда? С ним все в порядке?
Тень сострадания промелькнула на невозмутимом лице Лукаса, и сердце Джима словно стиснула перчатка из холодной стали.
– Мне очень жаль, мистер Тейлор. Мистер Фредерик Гарланд погиб, пытаясь вывести из дома молодую леди…
Комнату вдруг будто заволокло водяной пеленой. Джим упал назад и только услышал, как за Лукасом тихо закрылась дверь. Он плакал и плакал, воя от бесконечного, всепоглощающего горя; рыдания перемежались воплями отрицания и гнева. Джим отрицал, что плачет, отрицал, что Фред умер, отрицал, что Беллману это должно сойти с рук – потому что он знал, как и почему все произошло. Беллман убил Фредерика! Это так же верно, как если бы он всадил ему нож прямо в сердце. Клянусь богом, он за это заплатит! Как же это могло случиться с Фредом – после всех драк, из которых они вместе вышли невредимыми, после того, как дразнили друг друга, и издевались, и хохотали…
Последовал еще один шквал рыданий. В пьесах, которые Джим писал и читал, мужчины никогда не плакали… Зато в реальной жизни они плакали, да еще как. Его собственный папаша рыдал, когда чахотка унесла его жену, мать Джима (Джиму тогда исполнилось всего десять лет)… И сосед, мистер Соломонс, тоже плакал, когда домохозяин вышвырнул его семейство из дому и бросил на улице – рыдал и клял мерзавца на чем свет стоит. И даже Дик Мейхью, чемпион в легком весе, плакал, когда проиграл титул Бобу Горману. Нет в слезах никакого стыда, только честность.
Он позволил приливу пронестись над ним и отступить. Снова сел. Снова дернул за звонок. Не обращая внимания на боль, свесился через край, опустил ноги на пол. Через секунду в дверях возник Лукас с подносом.
– Мисс Локхарт, – сказал Джим. – Вы знаете, где она?
Лукас водрузил поднос на столик у кровати, потом переставил его поближе к Джиму, который только сейчас заметил, что облачен в ночную рубашку Чарльза. На подносе были чай, тост, яйцо.
– Кажется, мистер Бертрам говорил, что она покинула Бёртон-стрит вскоре после того, как пожарные вытащили тело мистера Гарланда, сэр. Куда она отправилась, не могу знать.
– А Маккиннон? Извините, Лукас, если я вас уже спрашивал. Я несколько не в себе. Что вам известно о том, что случилось?
Пока Джим пил чай и намазывал маслом тост, Лукас стоял рядом и пересказывал события. В пять утра Уэбстер прислал сообщение, прося помощи. Чарльз тут же помчался на Бёртон-стрит, где и нашел Джима: тот срочно нуждался в медицинской помощи после того, как свалился с веревки из простыней, пытаясь взобраться обратно, за Фредериком. Чарльз отправил его домой, к Лукасу, и вызвал доктора. Сам он, по-видимому, до сих пор на Бёртон-стрит, с Уэбстером, где и пробудет еще некоторое время. Салли исчезла. Маккиннон тоже.
Джим устало закрыл глаза.
– Мне придется его найти. Мистер Бертрам что-нибудь говорил вам об этом деле, Лукас?
– Нет, сэр. Хотя я понимал, в общем и целом, что происходит нечто довольно необычное. Должен сказать, мистер Тейлор, доктор, лечивший вашу ногу, отдельно упомянул, что вы ни в каком случае не должны двигаться. Мистер Бертрам велел мне приготовить комнату и устроить вас здесь надолго, сэр. Позвольте посоветовать вам, сэр…
– Это очень мило с его стороны, Лукас, и я сам ему об этом скажу, когда увижу. Но рассиживаться тут у меня времени нет. Дело срочное. Вы не вызовете мне кэб? И одежда… моя, наверное, обгорела или еще чего… Черт, я же в ночной рубашке был! Может, тут найдется, что мне надеть?
Четверть часа спустя, в скверно сидящем на нем твидовом костюме Чарльза, Джим мчался в кэбе в Ислингтон. Притормозив у дверей Салли, Джим крикнул вознице ждать, вскарабкался с помощью одолженной у Лукаса трости по ступенькам и позвонил.
Ему тут же открыл домохозяин. Это был старый друг – когда-то давно, еще до Салли, он работал на Фредерика и хорошо всех знал. Выглядел он встревоженным.
– Салли дома? – выдохнул Джим.
– Нет, уехала ни свет ни заря. Прибежала часов, может, в пять утра, переоделась и убежала. На ней лица не было. Что у вас там происходит, Джим? И что с твоей ногой?
– Слушай, старик… На Бёртон-стрит был пожар. Фред погиб. Прости, что вот так на тебя вываливаю, но… Мне позарез надо найти Салли: она явно собирается впутаться в неприятности. Она точно ничего не говорила о том, куда направляется?
Домохозяин побледнел и беспомощно покачал головой.
– Мистер Фред… – пробормотал он. – Поверить не могу…
– Прости друг. Это правда. Твоя миссис здесь?
– Да, но…
– Скажи, чтобы ждала дома, вдруг Салли вернется. Если хочешь помочь, езжай на Бёртон-стрит. Уверен, пара лишних рук там сейчас не помешает. О… – внезапная идея пришла ему в голову, и он быстро окинул взглядом чисто прибранный холл. – У тебя тут есть что-нибудь из вещей Салли? Ага, вот это подойдет.
Не обращая внимания на удивленно моргающего мистера Моллоя, он сдернул с крючка возле двери шляпку.
– А ты куда? – растерянно спросил домохозяин. – Джим, да в чем дело?
– Я должен ее найти, – бросил тот, спускаясь с крыльца так быстро, как только мог. – Ступай, помоги мистеру Уэбстеру – сейчас это самое лучшее, что можно сделать.
Он сел в кэб, скрипнув зубами от боли, и крикнул:
– В Хемпстед, парень! Кентон-гарденс, пятнадцать.
Открыв дверь и увидав вчерашнего Джима, квартирная хозяйка в номере пятнадцать побледнела и отшатнулась.
– Все в порядке, миссис, – заверил ее Джим. – Сегодня никаких драк. Мистер Маккиннон дома?
Она неуверенно кивнула.
– Но…
– Вот и отлично! Я войду, если позволите. Подождите меня! – крикнул он кэбмену и захромал по лестнице в дом.
Тут боль напомнила о себе, и ему пришлось сесть на ступеньки, чтобы немного собраться с силами. Хозяйка глядела на него, раскрыв рот.
У нужной двери он снова взял себя в руки и крепко постучал палкой.
– Маккиннон! Впустишь меня или как? – гаркнул он.
