– Даринушка, держи! – Вдруг ставшая совершенно нормальной бабка протягивает мне чистое махровое полотенце. – Только недолго – боюсь, в конце месяца мы за горячую воду не расплатимся…
«…Представляете, в нашей стране столько бабушек, для которых даже горячая вода является роскошью… Объявляю флешмоб: дорогие подписчики, купите что-нибудь у бабушки на рынке, бла-бла-бла…»
Фоточка сияющей улыбкой старушки и милая песенка. Плюс 1,5 тысячи лайков.
Меня от себя тошнит.
А потом я долго-долго лежу в обжигающей горячей воде, но даже изысканный аромат моего мыла не может побороть окружающую вонь. Здесь воняет несбывшимися надеждами.
Здесь каждый по-своему сходит с ума. И я приехала сюда для того, чтобы окончательно свихнуться.
А еще здесь нужно экономить воду.
Вылезаю из ванны, натягиваю домашний спортивный костюм.
В прихожей пару минут мешкаю – меня ждет комната, в которой обитает фрик, и кровать с клопами.
Уже отсюда я слышу, как в гостиной неугомонная Эсэс монотонно что-то бубнит – видимо, говорит с кем-то по телефону. Однако, войдя в комнату, я вижу там совсем не то, что ожидала: никакого телефона нет и в помине, зато на трехногом древнем столе исходят паром три фарфоровые чашки с чаем – одна напротив бабки, а две другие – возле стоящей на столе фотографии. Бабка вещает:
– Ох, Наташ, Максим шебутным парнем растет! Весь в тебя. А Дарина хорошая, Катюш, вылитая ты! – Она поднимает на меня полные счастья и умиротворения глаза. – А вот и она как раз! Подходи, угощайся пирожками!
Моя рука непроизвольно подлетает ко рту, а по спине пробегает озноб. Господи, какая жесть!..
Улыбаясь, из комнаты выглядывает брат:
– Бабуль, Даше, наверное, отдохнуть с дороги нужно. В следующий раз угостится! – Он быстро мне подмигивает, я стряхиваю дурное оцепенение и мигом пролетаю мимо бабки.
* * *
В комнате светятся только экран монитора да тусклый ночник над кроватью. В углах притаилась вязкая чернота, предметы отбрасывают в стороны недобрые тени. Я чувствую себя героиней хоррора. Не исключено, что кто-то из ненормальных родственников этой ночью меня придушит.
Мой брат-придурок, придерживая руку на ребрах, осторожно ложится на диван. Радушную улыбку с его лица как ветром сдуло.
Я, продолжая таращиться в сторону гостиной, выговариваю:
– Что за херня здесь творится? – Нервы окончательно сдали, меня колотит.
– Смотрю фильм. Если ты будешь другом и нажмешь на «пробел», можем посмотреть вместе.
– Я не об этом…
– Я понял. Если ты о бабке, то… я же говорил: она не в себе.
Братец-фрик, скривившись от боли, принимает сидячее положение и освобождает для меня место на диване. Я устало опускаюсь рядом с ним, озираюсь по сторонам, фокусируюсь на его лице с проступившим почти черным синяком на скуле.
– Как давно она такая?
Братец скорбно на меня смотрит, икает и вдруг начинает ржать, как идиот:
– Ты что, повелась?.. Бабка своим психическим здоровьем любому фору даст! Единственный ее бзик – разговаривать с той фоткой! А чай с пирожками она для нас принесла!
– Но на кухне…
– Она снимает слуховой аппарат, когда готовит, – бережет его от воздействия повышенной температуры и влажности.
Пара секунд уходит на осознание и принятие того факта, что этот придурок меня разыграл, а потом в груди, как волна, вскипает благородная ярость.
– Знаешь, у меня есть шокер. И заточка. Ночами я не сплю – брожу по дому. Просто подумала, что ты должен быть в курсе, – цежу сквозь зубы и смотрю на него в упор.
– Согласен, это было несмешно, я дебил. Прости! – Он улыбается, и все мои мысли вмиг улетучиваются.
Я ошибалась – его улыбка не похожа на мою, потому что она живая. К ней тянет. Она знакома мне и ошеломляет ворохом оживших воспоминаний о сказках, колыбельных песнях, родных теплых руках и сладких снах. Обо всем том, чего я не помню.
Ничего себе…
– За что тебя так разукрасили? – Я моргаю и прячу руки в карманы своего серого худи.
– Просто я слишком крутой для этого мира, – пожимает плечами мой брат.
– И тем не менее ты огреб?
– Провожал девушку. Подвалили четверо. Повозили мордой по асфальту, ну, знаешь, как это бывает…
– Знаю, не дура!
– Тогда будь добра, помоги инвалиду и нажми эту чертову кнопку.
* * *
Шея затекла и ноет, руку покалывают тысячи мелких иголок, в левый глаз нестерпимо назойливо светит солнце…
Накопившаяся за месяцы бессонных ночей усталость ушла.
Душа пребывает в давно забытом состоянии покоя, слышно, как звенит тишина.
Рядом со мной мерно дышит живое существо. И это существо – парень.
Моя щека припечатана к его плечу, ткань его футболки на этом месте мокрая – видимо, во сне у меня текли слюни.
Мозг резко возвращается в состояние бодрствования и разражается услышанными вчера от этого ангелоподобного существа матами.
Последнее, что я помню – мы сидим рядом на диване и смотрим какой-то адский треш про маньяка с бензопилой, и братец ржет.
А потом меня сваливает вселенская усталость.
Братец, откинувшись на подлокотник, до сих пор мирно спит, а на меня находит странное состояние: с азартом магазинного вора я разглядываю ссадины и след от удара на его гладком бледном моем лице.
Он тоже изломан. Я не одна…
Дотрагиваюсь до синяка пальцами, и ощущение живого тепла кажется таким странным, что я тут же их отдергиваю. Пулей перепрыгиваю на свою кровать, заботливо застеленную бабкой чистым постельным бельем, и задергиваю ширму.
Лицо и уши пылают.
Я все-таки сошла с ума?..
Глава 16
– Проснись и пой! – орет кто-то над моим ухом, и я пытаюсь спастись, прикрыв голову подушкой.
– Еще рано, Макс… – хриплю и тут же зажмуриваюсь. Какого лешего я так его назвала?!
– Ого! Она знает мое имя! – гогочет голос, и неведомая сила вырывает подушку из моих рук. – Я серьезно, Дань. Я в тебе нуждаюсь!
Услышав это, я буквально подпрыгиваю на кровати:
– В каком смысле?
Из-за своих утренних вольностей мне стыдно до одури. Хорошо, что он спал и ни о чем не догадывается… Однако даже сам факт пускания слюней в его плечо – огромная тень на моей и без того запятнанной репутации.
– Да в прямом! Мне нужно, чтобы кто-то постоял на шухере, потому что мои архаровцы тупо не отвечают на звонки, а у меня срочное дело! – Братец садится по-турецки у кровати, а я с сомнением разглядываю его прикид: вчерашние джинсы, рубашку и посылающую на три буквы футболку. А еще – убогие синие кеды с белыми носами и кружочками по бокам. Вьетнамские кеды!
