— Что, курва, своих встречаешь? Хлеб-соль, поди, приготовила. Мы для тебя нехороши? Небось, брезгуешь? Тебе непременно благородных подавай.
Он держал ее за руку и дышал ей прямо в лицо — чесноком и перегаром. Его темные глаза были полны ненависти.
— Я не понимаю, о чём вы, — она сделала попытку высвободить руку, но это только привело к тому, что он выпустил из второй руки ружье, и оно с грохотом упало на булыжную мостовую.
— Сейчас поймешь, дорогуша, — вдруг ухмыльнулся он и рванул ворот ее наглухо застегнутой блузки. — Не одним господам сливки лакать.
Она закричала, но он быстро закрыл ей рот шершавой, пахнущей табаком рукой и прижал ее к стене дома, возле которого они стояли. Другая его рука торопливо задирала ее длинную юбку.
Она пробовала оттолкнуть его, вырваться из душных и грубых объятий, но он был гораздо крупнее и сильнее ее. На ее крик никто не отозвался, да она и не думала, что кто-то в такую беспокойную ночь осмелится выскочить на улицу, чтобы помочь незнакомой женщине.
Закончилось всё так же внезапно, как и началось — ее обидчик вдруг отлетел в сторону, отброшенный чьей-то еще более сильной рукой. В тусклом свете фонаря Шура разглядела еще одного мужчину — моряка в распахнутом бушлате.
— С офицерьем бы так воевал, как с бабой, — усмехнулся тот. — Да оружие подбери, может, для более славных дел еще пригодится, — и посмотрел на Шуру. — Не обидел он вас, гражданочка?
Она замотала головой, глотая солёные слёзы.
— Спасибо вам, — она замялась, не зная, как его назвать — господин, товарищ, гражданин. — Вас как зовут? Молиться за вас стану.
На губах моряка появилась улыбка:
— Василий. А что же, и молитесь — лишним не будет. И по ночам больше не разгуливайте.
Всю оставшуюся дорогу до дома она бежала, и только когда оказалась в своей спальне, смогла перевести дыхание. Всё тело ее дрожало, а руки тряслись так, что она едва смогла снять с себя разорванную блузку и юбку, весь подол которой был испачкан в пыли.
30. Дерюгин
Когда десант англичан и американцев высадился в Архангельске, власть уже перешла в руки восставших белогвардейских офицеров во главе с ротмистром Берсом. Тогда же, второго августа тысяча девятьсот восемнадцатого года, было создано Верховное управление Северной области, которое возглавил Николай Васильевич Чайковский, и стала формироваться Северная армия.
В городе начались аресты бывших руководителей советских учреждений, членов комитетов бедноты, красноармейцев.
— Ну, вот! — торжествовал Кирилл. — А я говорил тебе, Шура! Теперь-то ты поняла, какая это сила? Они дойдут и до Москвы, и до Петрограда!
Шура и сама видела мощь союзников — по улицам города ходили толпы американских и английских солдат и офицеров, а по Северной Двине в сторону Котласа то и дело шли хорошо вооруженные мониторы, тральщики и канонерки.
Брат был воодушевлен до такой степени, что сам записался в армию.
— В такое важное для страны время мы не должны оставаться в стороне! — заявил он. — Мы истребим всех, кто посмел с оружием в руках пойти против законной власти.
Шура расплакалась, когда впервые увидела Кирилла в военной форме. Он вдруг сразу стал как-то старше.
— Но разве в городе мало работы? — она еще пыталась его отговорить, но уже понимала, что он не станет ее слушать. — Сейчас повсюду будут создаваться новые конторы, в которые понадобятся служащие.
Но канцелярская работа уже не прельщала его.
— Ах, Шура, то, что Чайковский делает в Архангельске, не вписывается ни в какие ворота. Он как был эсером, так им и остался. Подлинные патриоты сейчас не в конторах должны просиживать, а с большевиками бороться.
Представить, что именно Кирилл будет бороться с большевиками, Шуре было трудно, то, тем не менее, брат в полку под командованием полковника Лебедева ушел из Архангельска в сторону Шенкурска, пообещав присылать письма, если будет такая возможность.
Многие полагали, что спешно отступавшие части Красной Армии не сумеют оказать достойного сопротивления лучше вооруженным британским и американским воинским частям, и что уже к зиме о советской власти в России останутся одни воспоминания. Но неожиданно наступление Белой гвардии и союзников было остановлено, и иностранным формированиям пришлось готовиться к снегу и морозам.
Ездившая в свою деревню за картошкой Дашутка, вернувшись, делилась впечатлениями:
— Ох, барышня, в каждой избе кто-нибудь на постой встал. Но, вроде, ничего, наших не обижают. Лопочут так смешно, по-своему. А доктор ихний и баб, и мужиков лечит. А одежка у них для нашей зимы неподходящая, еще осень только, а они уже мерзнут. Они-то ведь как думали — приедут в Россию на пару месяцев, парадом пройдут от Архангельска до Петрограда, да и назад, за свои моря. А не тут-то было!
Она произнесла это почти с гордостью, и Шура посмотрела на нее с удивлением. Дарья сразу смутилась:
— Да вы не подумайте, барышня, что я за красных. Но только они вроде как свои, и опять же — хотят, чтобы бедных не было, чтобы все в достатке жили.
И продукты, и уголь, и дрова дорожали с каждым днем — чтобы хоть как-то сводить концы с концами, Шуре пришлось пойти на то, что прежде она считала недопустимым — начать обменивать на хлеб и на сахар тетушкины вещи. Нет, в комнатах она ничего не трогала — а вот среди сваленного на чердаке и в амбарах старого хлама иногда попадалось то, что можно было продать.
Антип уволился еще осенью, и Шура была этому даже рада. Ей нечем было ему платить, да и лошадей у них всё равно уже не было, а из всех печей в доме они теперь топили только две — в кухне и в гостиной. Дашутка в холодные ночи на кухне и спала.
И в городе, и в губернии по-прежнему было неспокойно. Верховное управление сменилось Временным правительством, состав которого тоже то и дело менялся. В январе из Сибири пришли вести о том, что адмирал Колчак был назван верховным правителем возрождающейся России, и это вызвало новый виток разговоров о том, кто должен стоять во главе белой борьбы — демократическое правительство или военные?
Сама Шура политикой по-прежнему интересовалась мало, ей только хотелось, чтобы скорее установился мир, Кирилл вернулся домой, а от тетушки из Екатеринбурга пришла хотя бы весточка. Она долго и безуспешно пыталась найти работу, пока соседка не посоветовала ей обратиться в госпиталь, куда требовались санитарки. Работа оказалась тяжелой, а доход приносила небольшой, но Шура радовалась и этому — так она хотя бы чувствовала себя полезной.
В феврале в городе вспыхнула эпидемия тифа, и к многочисленным поступавшим с фронта раненым добавились тифозные больные. Иногда за смену Шура уставала так, что не было сил дойти до дома, и она ночевала прямо в госпитале.
А однажды, вернувшись домой, застала там гостя. Даша, встретив ее на пороге, торжественно сообщила:
