— Новая власть в Петрограде! Временное правительство низложено! Вся власть — советам рабочих, солдат и крестьян! — на разные голоса выкрикивали продавцы газет на площади перед вокзалом.
Шура плохо разбиралась в политике, и это известие взволновало ее прежде всего потому, что могло помешать ей добраться до дома. А если отменят поезда?
И стоявшие перед входом в здание вокзала извозчики, и ожидающие отправления пассажиры громко обсуждали произошедшее в столице. Большинство сходились в одном — новая власть продержится недолго. Но смуту ожидали большую. Состоятельные путешественники на всякий случай прятали в чемоданы меха и драгоценности.
Вздохнула с облегчением Шура только тогда, когда устроилась в вагоне. Теперь теснота, духота и тошнотворные запахи не самой свежей еды уже не казались проблемой.
Несколько десятков часов пути прошли будто в тумане. Шура старалась ни с кем не разговаривать и почти совсем не спала. И когда, наконец, за окном замелькали знакомые архангельские пейзажи, она почувствовала себя почти счастливой.
— Ох, барышня, как хорошо, что вы вернулись! — Дашутка была рада столь искренне, что это тронуло Шуру почти до слёз. — В Петрограде-то вон что творится! А ну-как и до Архангельска дойдет?
Тетушкин дом в ее отсутствие стал совсем другим. Большая часть комнат была словно погружена в сон — мебель накрыта чехлами, на гладких поверхностях комодов и столов лежал слой пыли.
— Вы не думайте — в вашей комнате я давеча порядок навела. А гостиную и комнату Кирилла Сергеевича и без того блюду.
Брат приехал с работы вечером в половине восьмого — усталый, но веселый. Долго обнимал ее, держал за руку.
— Я не верил, что ты приедешь. Думал, тетушка тебя не отпустит. Кому она теперь будет изливать свои печали? Кто станет слушать ее с тем вниманием, с каким умеешь слушать ты? Но я ужасно рад, что ты здесь! Я по тебе скучал.
Они ели куриные котлеты и пили смородиновый чай.
— Дарья неважно готовит, — вздохнул Кирилл. — Но выбирать не приходится. Кухарку, как ты помнишь, тетушка рассчитала еще перед отъездом.
Да, из всей прислуги в доме остались только Даша да кучер, он же истопник Антип.
— Но по нынешним временам и это уже почти роскошь, — брат усмехнулся. — Я слышал, новая власть не приемлет эксплуатации человека человеком. Не удивлюсь, если скоро в домах совсем запретят держать слуг. Я читал лозунги большевиков. Больший бред трудно придумать.
Шура выглянула в окно — по улице шла толпа нетрезвых мужиков, горланивших какую-то неизвестную ей песню. Одеты они были просто, но вышагивали с гордо поднятыми головами.
— Слышишь? — усмехнулся брат. — Уже почувствовали свободу. В прежнее время они не посмели бы буянить на этой улице — побоялись бы городового. А нынче всё можно.
— Как ты думаешь, это надолго?
Она понимала, что спрашивать об этом Кирилла глупо — он разбирался в политике столь же плохо, как и она сама. Но с кем еще она могла бы поговорить? У нее не было ни близких подруг, ни друзей. А об единственном человеке, с которым она когда-то разговаривала долго и откровенно, сейчас она старалась не вспоминать.
— Нет, конечно, нет, — брат послал ей ободряющую улыбку. — Они ни на что не способны, поверь. Это помешательство быстро пройдет.
Кирилл уже не выглядел тем безрассудным повесой, каким она привыкла его видеть. Он стал серьезнее, а его суждения — весомее, но он по-прежнему тяготился работой и еще надеялся поправить свои дела выигрышем в карты.
— Может быть, мне тоже поступить на службу? — она никогда не решилась бы на это при тетушке, но теперь, когда та была за сотни вёрст отсюда — почему бы и нет? — Я могла бы быть воспитательницей в гимназии.
Брат обидно хохотнул:
— Ты с ума сошла? Выбрось эти мысли из головы. А если хочешь быть полезной, возьми на себя контроль за кухней.
На том они и разошлись по спальням. Но она, несмотря на бессонные ночи в поезде, еще долго не могла заснуть. Слишком много воспоминаний навеял на нее тетушкин дом.
28. В Лондоне
— Ты совершаешь ошибку, Эндрю! — Джудит сидела в кресле, закинув ногу на ногу. Тонкая сигарета дрожала в тонкой руке. — Признаться, я считала тебя более благоразумным человеком. Ехать сейчас в Россию — безумие.
Даже ее повседневные платья были с роскошными декольте. Она умела и любила производить впечатление — на друзей и знакомых, на случайных прохожих, которые не могли отвести от неё взгляд, а иногда и на мужа тоже.
— Ты нужен здесь, на заводе. Отец уже слишком стар, чтобы возглавлять совет директоров. Если ты уедешь, акционеры потребуют смены руководства, и не сомневайся — добьются своего.
В этом она была права. Но то, что несколько лет назад казалось желанным, к чему он шел так долго и упорно, сейчас уже не доставляло удовольствия. Да, его тщеславие было в полной мере удовлетворено — он стал одним из немногих русских, кого принимали на равных в высших деловых кругах Лондона. И завод под его руководством не только не пошел ко дну, но и в несколько раз увеличил прибыль. Да, он достиг этого во многом благодаря выгодной женитьбе, но он был уверен — даже без приданого Джудит он добился бы своего.
— В жизни есть вещи важнее бизнеса, — он тоже закурил и открыл окно — в комнате уже было тяжело дышать из-за сигаретного дыма.
— Вот как? — ухмыльнулась жена. — Не думала, что когда-нибудь услышу от тебя это. Но учти — если ты уедешь из Лондона, я подам на развод.
Они оба сожалели об этом браке. И оба знали — он был основан не на любви, а симпатии и взаимном интересе. Возможно, сначала, когда они только начали встречаться, Джудит всё-таки любила его. Но никакая любовь не выдержала бы нескольких лет равнодушия с его стороны. Хотя он честно пытался быть хорошим мужем. Был верен, проявлял заботу.
Когда пять лет назад он вернулся в Лондон из Архангельска, то честно рассказал Джудит почти всё — и о том, что влюбился на родине, и о том, что его возлюбленная ответила ему отказом. Зачем рассказал? Да он и сам не знал. Не хотел начинать семейную жизнь с обмана.
Признаться, он и вовсе тогда не хотел жениться. Погрузился в депрессию, много пил. Много думал о Шуре. Даже Дерюгину написал, требуя, чтобы тот узнал адрес Астаховых в Екатеринбурге. Но Аркадий сам сменил Архангельск на Петроград и ничем ему не помог.
И на написанное Кириллу Астахову письмо с той же просьбой — дать адрес Шуры — ответа он не получил. Он даже почти не удивился этому — после того, как он разрушил спокойствие этой семьи, трудно было рассчитывать на что-то другое.
Это Джудит тогда вытащила его из бутылки. Она была внимательна и терпелива. Выслушивала его монологи и постепенно возвращала его к жизни. К той жизни, к которой он привык. К той, которая была до Шуры.
— Не принимай поспешных решений, — Джудит встала и небрежным движением руки поправила и без того лежавшие безукоризненно коротко, по моде стриженные волосы. — Там сейчас идет война. А ты — не солдат, Эндрю! Ты — бизнесмен.
