Он проводил ее в гостиную, предложил чашку холодного фруктового чаю. Она не отказалась.
Чай был отменного качества — терпкий, с незнакомыми нотками. Должно быть, тоже из Англии.
На придиванном столике лежал альбом с репродукциями, и она от нечего делать взялась его листать. Неожиданно увлеклась — она и сама иногда рисовала — и не заметила, что вернулся хозяин.
Она встрепенулась, когда он вошел в гостиную. Увидела, что он нетрезв и что испуган. Принялась что-то объяснять, но поняла, что он и так обо всём догадался.
Она старалась вложить в свои слова как можно больше сожаления, которое и испытывала на самом деле. Ей и самой уже было до слёз обидно, что она упустила возможность переменить свою жизнь.
Он слушал невнимательно, и было понятно, что ее объяснения ему не нужны и не важны. Самым разумным было просто уйти после этих извинений, дать ему возможность успокоиться, осмыслить всё, прийти в себя.
Но страх за брата заставлял ее снова и снова просить прощения и взывать к жалости.
И когда уже казалось, что у нее получилось, и взгляд Кузнецова оттаял, она услышала твердые, не оставляющие сомнений в его намерениях, слова:
— Мне кажется, вы уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что именно я от вас хочу. И либо вы дадите мне это прямо сейчас, либо через несколько дней ваш брат окажется в тюрьме.
Она вздрогнула, затрепетала. Высокий, наглухо застегнутый ворот платья мешал дышать.
— Зачем вы так, Андрей Николаевич? — из горла невольно вырвался стон. — Ведь если Кирилл попадет в тюрьму, неужели вам легче от того станет? А ведь ежели с ним там что случится, то это будет и на вашей совести.
Глаза Кузнецова потемнели:
— Нет уж, увольте, Александра Сергеевна, но не по своей ли воле ваш брат влез в это ярмо? Разве вы или Таисия Павловна не пытались его предостеречь?
Она понимала, что он прав, и что Кирилл кругом виноват сам. А Кузнецов всего лишь пытался извлечь выгоду из этой ситуации. Но эта выгода была слишком тесно связана с ней, чтобы она могла признать его правоту вслух.
— Простите и его, и меня, Андрей Николаевич, и вы обретете в нас самых преданных друзей.
Он хмыкнул:
— Мне нужно от вас нечто большее, чем дружба.
Она не успела ответить, как он впился в ее губы своим ртом. Она почувствовала головокружение — и от его слишком смелых действий, и от запаха спиртного, от которого ее всегда мутило.
— Как вы смеете, господин Кузнецов? — ее щеки пылали от гнева. — Я доверилась вам, пришла в ваш дом, а вы пытаетесь воспользоваться этим.
Она высвободилась из его объятий и пошла к дверям.
— Как пожелаете, Александра Сергеевна! — усмехнулся он ей в спину. — Свое решение я вам сказал. И если с вашим братом в тюрьме и в самом деле что-то случится, боюсь, ругать вам придется не только меня, но и себя. Я давал вам шанс вернуть его расписки. Вы не пожелали им воспользоваться. Ну что же, так тому и быть.
Она замедлила шаг. Кузнецов не удерживал ее, не пытался остановить.
Она обернулась.
— Вы не можете быть столь жестоки!
Он пожал плечами:
— Хотите проверить? Послушайте, Шура, я ни к одной женщине еще не относился так, как к вам. Я уже говорил вам, что люблю вас. Что ради вас готов был на многое пойти. Вам это оказалось не нужно. Я не собираюсь больше уговаривать вас поехать со мной — я понял, что это невозможно. Но после того, как вы наплевали на мои чувства, какого понимания вы требуете от меня? Я пытался быть сентиментальным, у меня не получилось. Придется снова стать дельцом. У меня есть товар, который вам нужен, и я предлагаю вам его купить. Цена не маленькая, я согласен, но это, уж простите, право продавца.
Она стояла, держась за ручку двери и не решаясь повернуть ее.
— Я не неволю вас, Шура, вы должны сами принять решение. Вы можете уйти, но в таком случае, я вызову своего поверенного прямо сейчас. Я не стану ждать до Лондона, чтобы предъявить расписки к оплате. И если вы не хотите, чтобы ваш брат оказался в тюрьме, вам придется дать мне то, чего я хочу. Прямо сейчас, Шура.
Он снова подошел к ней вплотную. Она плакала, но уже не надеялась, что его это остановит.
Он провел рукой по ее мокрой от слёз щеке, а другой рукой принялся расстегивать пуговицы на вороте ее платья.
— Пожалуйста, Андрей, не надо!
Она впервые назвала его по имени и не заметила этого.
— Ты еще можешь уйти, — прохрипел он, тоже переходя на «ты».
Казалось, он даже протрезвел. Во всяком случае, пальцы его действовали ловко и быстро, и через минуту он коснулся ее груди.
Она зарыдала.
Он подхватил ее на руки, понес назад к дивану.
— Не надо! Не надо!
Но он уже не слышал ее. Она видела такое желание в его глазах, что понимала — он не остановится, что бы она ни говорила.
23. Заплатить по счетам
Ее волосы пахли сиренью, а кожа была мягкая словно шёлк.
Он никогда еще не испытывал ничего подобного — такого восторга, такого сводящего с ума желания. И уже не мог остановиться. Даже если бы очень захотел.
Она не кричала и не пыталась вырваться. Она будто заледенела в его руках. Даже глаза закрыла — чтобы не видеть его. И если бы он был хоть чуточку трезвее, то возненавидел бы сам себя.
Он навалился на нее всем телом, потянул вверх подол ее платья. Скользнул рукой по упругим бедрам. С ее губ сорвалось сдавленное рыдание.
— Всё будет хорошо, Шура. Всё будет хорошо.
Он шептал это, исступленно целуя ее шею и обнаженные плечи. И он не пытался ее обмануть. Ему хотелось верить, что она простит его — потом, когда всё закончится. Ведь она тоже любит его — он видел, чувствовал это, хоть она и пыталась это скрыть.
Да, если бы у него было время, он никогда не поступил бы подобным образом. Он бы ждал — столько, сколько нужно. Но уехать, оставить ее здесь одну — нет, это было немыслимо.
Даже в пьяном угаре он помнил, что для ее это — первый раз. И старался сдерживать себя, чтобы причинить как можно меньше боли. И всё равно она вскрикнула, закусила до крови губу, и в широко распахнувшихся глазах ее он увидел слёзы.
Он выдохнул виновато:
— Прости, родная. В следующий раз всё будет по-другому.
И не сомневался, что этот следующий раз у них еще будет. Потому что сейчас, как никогда прежде, он был полон решимости увезти ее в Лондон. Теперь, когда она принадлежала ему, он любил ее еще больше. И еще больше не хотел с ней расставаться.
Джудит? Нет, перед ней он не был виноват. Он никогда не испытывал к ней сильных чувств — это должен был быть брак по расчету. И хотя он понимал, что расторгнутая помолвка серьезно помешает его бизнесу, он готов был на это пойти. Да, наверно, от судостроительного завода придется отступиться. Но разве им с Шурой не хватит его магазинов?
