А зачем я всё это сделал?
Кажется, мне искренне жаль тех, кого я только что отправил в небытие. Зачем? Ради этих вечных зрителей? Ну конечно.
Земля тянулась перед глазами, давно мёртвая, жирная, как их мозги. Пока не закончилась сапогами.
Я поднял глаза, он стоял передо мной вразвалочку, как на сельской дискотеке. Широкогубый оскал, небритая морда, кирзовый взгляд, полный превосходства, а в зубах эрективно поднятая сигарета. Не раз я видел таких, и не мог привыкнуть.
– Ну чё? – с усмешкой протянул он.
Словно сделал одолжение, бросив мне эти два слова, спасибо. Правильно, с такими трудолюбивыми придурками, как я, разговор короткий.
Вот он, царь и господин сего света и всех его ленов. Чист, как весеннее небо, прекрасен, как июльское солнце. Опустил на меня глаза из-под второго подбородка. Венец творения, уж кто-кто, а этот всей своей жирной горой стоит за общество и коллектив. И сейчас будет мне в очередной раз объяснять его уклад.
Я знал, что пистолет пуст, знал, что единственный звук, который я услышу перед тем, как на меня набросится эта свора моих соотечественников – пустой металлический щелчок, похожий на предсмертный выдох старых часов.
И тем не менее, я поднял его, взвёл курок.
Он даже не шелохнулся, лишь посмотрел на меня, как на мартышку с палкой.
Мне представилось, как его голова под напором свинцового ветра раскрывается, медленно, словно роза. Нежная и по-настоящему закатно-красная. Как обнажается совершенно пустая черепная коробка и я остаюсь смотреть на крепкий, как бревно, и белый, как снег, стебель позвоночника. Как золотые искры осколков переливаются под ослепительными лучами белого солнца. И не было зрелища прекрасней в моей жизни.
Оказалось, что я не представил это, а увидел своими глазами. Похоже, в пистолете всё-таки оставался один патрон.
Возможно даже, для меня, но судьба распорядилась иначе.
Прежде, чем кто-либо, включая меня, успел опомниться, прежде, чем рокот выстрела в полную силу раскатился по небосводу моей головы, инстинкты бросили мои руки вперёд, пальцы схватили с падающего тела автомат и взвели затвор.
А затем я, спустив с цепи металл, дал медленную, тягучую очередь по сгрудившейся в пересказе какой-то истории, может, моей, маленькой группке. Очищающий огонь перерезал их пополам.
Я перечеркнул их жизни один движением, а заодно и свою. И, в общем, плюнул на это, и на них, и на себя, разом. Кажется, я ещё никогда не был к ним так близко, надеюсь, они довольны.
Два длинных шага вернули пустое тело обратно. И вот, теперь я сижу в той самой траншее и жду, когда на этот раз уже своя артиллерия закопает меня здесь живьём. Или остатки тупой своры доберутся до своих собратьев, чтобы спрятаться за их спинами, как побитые собаки. Абсолютно не понимая при этом, кстати, что же произошло, и почему так получилось.
Это потому что всё, что было до выстрела, вылетит у них из головы. Потому что иначе всё было бы слишком просто, верно?
Ага, вот и он, этот, смотрит на меня из зеркала.
Облепленный снегом, укутанный ветром,
Лишь пламенем сердца немного согретый
Бреду по полям, оставляю следы,
И нет надо мной ни единой звезды.
И мрак в тяжкий воздух вздымает метель,
И холод готовит во тьме мне постель,
Где должен уснуть я навечно, в пустую.
Но снова бреду я сквозь ночь ледяную.
На глазах распадаясь, обретаю покой,
Из пепла я… возвращаюсь домой.
Не очень хочется умирать в двадцать лет, в свой день рождения, но я должен был сделать это ещё вчера, так что….
А сейчас…я деградирую и улыбаюсь.
Кстати, знаете, что? Сигареты-то я всё-таки достал.
