– Так я свой. – Он не шутил, он и в самом деле считал себя своим. Это хорошо, пусть рядом будет кто-то вот такой… свой. – Что там насчет пряток?
– Ничего. Глупости. Я проверила детей перед сном. Все были на месте.
– Это должно тебя успокоить.
– Должно, но не успокаивает.
Мирослава остановилась перед дверью башни. Еще вчера на ней висел замок, а сегодня она была приоткрыта. Она запрокинула голову, всматриваясь в черное небо, но не заметила никаких сполохов, никакого света.
– Ты там уже был? – спросил она, не оборачиваясь.
– В башне? Нет, я просто услышал твои вопли.
– Хорошо. – Мирослава сделала глубокий вдох и толкнула дверь. Уже вторую за эту кошмарную ночь.
– Стой. – Фрост схватил ее за плечо, не грубо, но сильно потянул на себя. – Сначала я.
Возражать Мирослава не стала, уж больно свежи были воспоминания о том, что можно встретить за закрытой дверью. Кого можно встретить…
– А ты держись поблизости, – сказал он уже почти шепотом и включил фонарик в своем мобильном.
Конечно, она будет держаться поблизости, она же не дура! Может быть, немного сумасшедшая, но точно не дура.
В башне было светло. Лунный свет лился из похожих на бойницы окон и дыры в крыше над смотровой площадкой. Там же, под остатками крыши, метались черные тени. Мирославе хотелось бы думать, что это голуби, но скорее всего это были летучие мыши.
И тишина. Вокруг царила такая тишина, в которой даже взмах крыла казался звуком реактивного двигателя, в которой их осторожные шаги эхо разносило на сотни метров. Эта тишина давала надежду, что они никого не найдут. Не найдут просто потому, что в башне никого нет. Но осмотреться им все равно нужно. Если потребуется, она поднимется даже на смотровую площадку, вот по этой ненадежной, еще тринадцать лет назад считавшейся аварийной лестнице. Она уже и шагнула к лестнице, когда Фрост снова поймал ее за руку.
– Стой, – сказал шепотом. – Сначала посмотрим, что у нас тут.
У них там не было ничего интересного. У них там за минувшие годы не изменилось ровным счетом ничего. Реставрационные леса, строительный мусор, смешанный с мусором бытовым. Кругом куски обвалившейся штукатурки и кирпичная крошка. Даже на узком постаменте в центре башни, который когда-то приспособили под стол, застелили давно пожелтевшими газетами, заставили банками с давно высохшей краской, притулили к нему колченогий табурет. Осталось ли это безобразие с того самого лета? Мирослава не помнила. В памяти все еще была жива радиопостановка, но не было картинки. Но она с легкостью могла представить, как на этом то ли постаменте, то ли подиуме Разумовский раскладывает свои чертежи, как прижимает их бутылкой пива или «Колы», как ерошит свои длинные волосы. Не такие длинные, как у Фроста, но все же. Тринадцать лет назад это был его рабочий стол, его алтарь, он ни за что не стал бы его захламлять. Значит, мусор появился здесь уже позже, остался от каких-нибудь горе-строителей или просто забравшихся в башню бомжей.
– Зачем нужна эта хрень? – спросил Фрост, ни к кому конкретно не обращаясь.
Он стоял у противоположной стороны этого импровизированного алтаря, водил лучом фонарика по грязным, скукожившимся газетам.
– Похоже на постамент. – Мирослава присмотрелась к указанной на газете дате. Так и есть, Разумовский тут ни при чем. Газета была шестилетней давности.
– Постамент для чего? Если судить по размеру, тут поместится Медный всадник.
– Медный всадник тут не поместится, не выдумывай – Мирослава усмехнулась. – Может быть что-то менее масштабное? Какая-нибудь статуя, например.
– Статуя кого?
– Агнии Горисветовой.
– Я памятник себе воздвиг нерукотворный. – Фрост тоже усмехнулся, направил свет фонарика Мирославе в лицо, и она заслонилась от него рукой.
– Он ведь делал не только здания, но и скульптуры, – сказала, щурясь.
– Кто – он?
– Август Берг.
– А я думал, что он больше по башням. – Фрост отвел фонарик в сторону. – Ладно, ты стой здесь, а я поднимусь наверх.
– Нет. – Мирослава покачала головой. – Я тут одна не останусь! – Можно было упрямиться, рассказывать, какая она смелая, как ничего не боится, но она поступила умнее. – Мне страшно.
Вот так нужно с мужчинами, которые запрещают тебе первой шагнуть в неизвестность. Только так с ними и нужно – прикинуться слабой и беспомощной.
Фрост оказался одним из таких мужчин. Он окинул Мирославу полным досады и сомнений взглядом, а потом сказал:
– Ладно, но сначала я поднимусь по лестнице, проверю, что там к чему, а потом ты. Уяснила?
Она молча кивнула в ответ. В мозгу вертелось что-то такое… неосознанное. Что-то, что она успела уловить, но не успела проанализировать. Ладно, потом, когда туман в голове рассеется.
Фрост поднимался по лестнице осторожно, не бравировал и не понтовался. Понимал риски. Это хорошо. Рисковых Мирослава не любила. Сказать по правде, она вообще никого не любила, но с обществом Фроста была готова мириться. Он хотя бы не называл ее заей и даже рисковал собой ради ее безопасности.
Мирослава ступила на первую ступень, когда он был ровно на середине.
– Куда? – рявкнул он, обернувшись.
– Туда, – отозвалась она. – К звездам.
И решительно пошагала вверх. В самом верху не хватало трех ступеней, и Фрост грубо схватил ее за шкирку, помогая взобраться в помещение, наполненное какими-то механизмами. Собственно, они и оказались в центре какого-то большого механизма, наподобие тех, что приводят в движение башенные часы. Вот только часов нигде не было видно, да и сам механизм, похоже был давно и безнадежно мертв. Дальше, на смотровую площадку вела уже вполне надежная с виду металлическая лестница, но Фрост полез первым. Хорошо, хоть нотации читать не стал.
– Поднимайся сюда! – послышался над головой его приглушенный голос.
Мирославу не нужно было приглашать дважды. По лестнице она взобралась довольно ловко, от помощи Фроста отказалась, замерла почти в самом центре смотровой площадки. Она точно знала, как были устроены фонарные отсеки на маяках и сами маяки. Стоп, откуда она это знала?
Ее качнуло из стороны в сторону то ли от порыва ветра, то ли от нахлынувших воспоминаний. Ее далекий предок инженер Виктор Серов занимался проектированием маяков. А ей с детства нравилось рассматривать картинки и чертежи в бабушкиных книгах. У бабули была прекрасная техническая библиотека. Сейчас Мирослава понимала, что не только прекрасная, но еще и антикварная. Сейчас, стоя на продуваемой всеми ветрами смотровой площадке, которая на самом деле была спроектирована как маячный фонарный отсек, Мирослава открыла еще одну коробку в кладовке с ментальным хламом. Вот только это был не хлам! Совсем не хлам! Эмма Львовна упомянула какого-то столичного инженера, друга Августа Берга. А в бабушкиной библиотеке были не только инженерные книги. В бабушкиной библиотеке были альбомы с набросками. Очень красивыми и очень узнаваемыми набросками! Она не там искала наследие Августа Берга!
