– Так что ты делала в Чернокаменске? – спросил он и улыбнулся. Улыбка получилась неискренней.
– Я навещала учителя музыки Исаака Моисеевича. Вы помните его, шеф?
– Конечно помню! – Эта Тёма была безопасной, и улыбка Всеволода Мстиславовича сделалась по-настоящему расслабленной. – Я предлагал ему работу в школе, но он отказался, сослался на возраст. Но я не понимаю, зачем он понадобился тебе и этому следователю Симонову.
– Самохину, – поправила Мирослава. – Исаак Моисеевич тринадцать лет назад вел фоторепортаж жизни в Горисветово.
– Да? Не припоминаю.
– Следователь Самохин подумал, что фотографии могли бы помочь ему установить связь между событиями прошлого и настоящего, систематизировать возможных свидетелей.
Всеволоду Мстиславовичу не понравилось ни про связь, ни про систематизацию.
– Плохо, – сказал он жестко. – Если этот провинциальный Пинкертон начнет копать, у школы могут возникнуть проблемы. Никто не станет ждать завершения расследования. Я потеряю и учеников, и инвесторов. Мирослава, надеюсь, ты не нашла никаких фотографий. – Это не был вопрос, это было утверждение, не требующее обсуждения.
– Фотоальбом утерян, Всеволод Мстиславович.
– Хорошо. – Кажется, он вздохнул с облегчением. – Будем надеяться, что это досадное происшествие больше не повторится. Я поговорю с кем следует, чтобы дело поскорее закрыли. С родителями и попечительским советом тоже поговорю. Придется усилить охрану школы… – Он задумался. – Мирослава, подготовь мне список частных охранных агентств. Нужны самые лучшие, с незапятнанной репутацией. Может быть, еще получится все исправить.
Он говорил, а Мирослава думала, какую чудовищную ошибку едва не совершила. Она надеялась, что связи и деньги могут заполнить черную дыру в ее душе. Она и подумать не могла, что дыра может шириться именно из-за этого ее безумного плана стать частью семьи Горисветовых, частью этого мерзкого и бездушного мира. Ей повезло. Она не сделала последний шаг, осталась человеком. По крайней мере, ей хотелось так думать. Ей еще об очень многом предстоит подумать, потому что, когда она докопается до правды, придется начинать жизнь заново. Без Славика и его всесильного папеньки!
– Я все сделаю, – сказала она, а потом спросила: – Вы останетесь на ужин?
– Нет, – ответил он как-то излишне резко и излишне поспешно. – У меня еще много дел. Если объявится мой блудный сын, скажи, что я хочу его видеть. И пусть не смеет выключать мобильный.
– Я передам. – Мирослава бросила быстрый взгляд на часы. Рабочий день официально подошел к концу, впереди ее ждали архивные документы и фотографии Исаака Моисеевича. Эту ночь она была намерена провести с максимальной пользой. Больше никаких видений и пряток!
Перед тем, как уйти к себе, Мирослава уже привычно обошла всю усадьбу. Пересчитала по головам оставшихся учеников. Заглянула в оранжерею. Подумалось вдруг, что Лисапета тоже свидетель тех страшных событий, которые случились тринадцать лет назад. Подумалось, что, если отбросить эту глупую начальственную спесь и просто поговорить, от Лисапеты можно узнать что-нибудь важное.
Лисапета возилась со своими диковинными растениями. В искусственном тумане ее грузная фигура казалась тоньше и изящнее, а сама она выглядела моложе. Словно бы оранжерея обладала магией и способностью возвращать в прошлое. Может быть поэтому Лисапета и проводила тут все свое свободное время?
– Елизавета Петровна! – Мирослава ступила в это парное туманное облако. – Елизавета Петровна, можно с вами поговорить?
– Мирочка?! – Она обернулась с какой-то суетливой поспешностью, едва не налетела на стоящее в проходе цинковое ведро. – Как ты… Как вы меня напугали, Мирослава Сергеевна!
– Простите, я не хотела. Парно тут… – Мирослава помахала перед лицом рукой, разгоняя туман.
– Дмитрий Леонидович починил наконец установку для искусственного тумана. Знаете, с опрыскивателем очень утомительно… Если хотите, можем выйти на свежий воздух.
Мирослава хотела. В сумрачном и влажном нутре оранжереи она начала задыхаться.
Они уселись на стоящую неподалеку кованую скамеечку. Лисапета с усталым вздохом вытянула перед собой ноги.
– Вены, – сказала с какой-то тихой покорностью судьбе. – Надо бы прооперировать, но все никак не решусь. Так о чем вы хотели поговорить, Мирослава Сергеевна?
– О прошлом. – Мирослава сорвала травинку, хотела было сунуть ее в рот, но передумала и просто зажала в пальцах. Лисапета вздохнула. Это был мучительный и тоскливый вздох. Наверное, она подумала про свое собственное прошлое, про свое в одночасье разбившееся счастье. И Мирослава поспешила ее успокоить.
– Мне кажется, я видела свет на смотровой площадке Свечной башни. Вдруг это кто-то из наших?
– Этого не может быть. – Лисапета покачала головой. – Башня заперта с тех самых пор… – он осеклась.
– С каких пор, Лизавета Петровна? – мягко поинтересовалась Мирослава.
– С тех пор, как произошел этот несчастный случай.
– С Лёшей?
Лисапета вдруг смертельно побледнела, и теперь было не понять, чем покрыт ее лоб: каплями тумана или выступившим потом.
– Я не знаю, как это случилось! – сказала она громким, срывающимся на визг голосом. – Я всегда следила за тем, чтобы Максим закрывал башню. Там такая лестница… Я говорила Всеволоду Мстиславовичу, а он все время отмахивался. Они все от меня отмахивались, пока он не упал… – Теперь ее голос был едва различим, а пот со лба она смахнула злым и стремительным жестом. Смахнула и в упор уставилась на Мирославу: – Почему ты спрашиваешь? Почему вы все меня расспрашиваете об этой проклятой башне?
Мирослава хотела спросить, кто «все», но не стала. Диалоги так не строятся. В диалоге нужно не только брать, но и что-то отдавать взамен.
– Я вчера встретила Лешу, – сказала она. – Я лично наняла его на работу, но мне даже в голову не могло прийти, что это он…
– Кто – он? – Лисапета глянула на нее с неприкрытым изумлением.
– Что человек, которого я наняла, это мой друг детства. Я все забыла, Лизавета Петровна. Тем летом я забыла всех своих друзей. – Она хотела добавить – и врагов, но не стала. – А он мне вчера рассказал про то, что мы дружили.
– Вы дружили. – Лисапета улыбнулась, как показалось Мирославе, облегченно. – Не разлей вода были. Ты, Алексей и тот мальчишка-скрипач. Забыла, как его звали. Помню только, что он постоянно задавал кучу вопросов, крутился все время поблизости от башни и Максима. – Она замолчала, сцепила руки в замок.
– Его звали Артемом. – Под ногтями у Лисапеты была грязь, наверное, она полола свои грядки голыми руками. – И да, мы с ним дружили.
– Не было тогда настоящей дружбы, – сказала вдруг Лисапета жестким голосом. – Не в том смысле, как хотелось бы Всеволоду Мстиславовичу. Чтобы все как одна большая семья. Семьи тоже не получилось. Все по кучкам, все по интересам. Мелкие – себе, старшие – себе. Старшие эти постоянно… – она замолчала, подбирая правильно слово, а потом искоса глянула на Мирославу. – Ну, ты же знаешь, да?
