– Лёха! – Мирослава крутнулась, уворачиваясь от этой бесцеремонной хватки. Уворачиваясь и одновременно удивляясь происходящему вокруг.
Она больше не слушала радиопостановку, сидя на своем уютном диване, она снова стояла перед Свечной башней. Босая, дрожащая то ли от страха, то ли от холода.
– Мирославовна, не кричи.
АЛёшенька нависал над ней. Нависал и таращился. В темноте его глаза отсвечивали желтым, как у кота. Так ей показалось. Наверное, с перепугу и от неожиданности.
– Почему? – спросила она. Тоже от перепуга и неожиданности, не иначе.
– Она здесь… – АЛёшенька приложил указательный палец к губам.
– Кто?
– Хозяйка свечей. Ты чувствуешь? Когда я подхожу близко к башне, я начинаю чувствовать.
Мирослава не чувствовала ничего, кроме холода и нелепости происходящего. Даже страх отошел на второй план. Разбираться нужно в себе, а не с какой-то там мифической свечной хозяйкой.
– Так не подходи к ней близко, – прошептала она зло. Нужно убираться, пока кто-нибудь из обитателей усадьбы не заметил их с АЛёшенькой, топчущихся в ночи перед заколоченной башней. – Чего ты сюда таскаешься?
– А ты? – спросил он так же шепотом, а потом виновато улыбнулся: – Я не могу не приходить. Меня тянет. Голос вот тут. – Он постучал пальцем себя по виску.
– Какой голос, Лёха? – Как бы зла и напугана она не была, но называть его АЛёшенькой теперь казалось ей неправильным.
– Считалочка. Она считает – ты идешь. Или стоишь с закрытыми глазами. Чаще стоишь. Правда, Мира? – Кажется, он тоже решил называть ее как раньше, как в далеком детстве. – Это прятки… Мы в них играли…
Мирослава помотала головой.
– Я не играла ни в какие прятки, Лёха!
– Играла! Мы все играли.
– Кто – все?
– Все! Ты забыла, что ли?
Она забыла. Она слишком многое оставила за запертой дверью каморки с ментальным хламом. За ненадобностью. А теперь вот оказывается, что зря, что без четких воспоминаний страшно и опасно, потому что всегда лучше знать наверняка, кто тебе враг, а кто друг. Лёха точно не враг. На друга он уже не тянет, но в детстве…
– Я забыла, Леша. – Мирослава кивнула. – Кажется, я очень многое забыла.
– А я тоже сначала забыл, а теперь вот начал вспоминать. – Он поморщился, потер затылок. – И вот тут стало болеть сильнее.
– Где? Покажи!
Чтобы разглядеть Лёхинзатылок, Мирославе пришлось потянуть его за и без того растянутый ворот худи, заставляя нагнуться. Он нагнулся послушно, как маленький ребенок. В чем-то он и был ребенком, остался в тринадцатилетнем возрасте. Почему?
Она поняла, почему, когда под густыми Лехиными вихрами нащупала вмятину. Такую… весьма ощутимую вмятину. Это была травма. Открытая черепно-мозговая травма, не иначе. Что станет с мозгом после такого? Что станет с человеческим рассудком? На каком возрасте он законсервируется?
– Что это? – спросила Мирослава, продолжая гладить Лёху по голове, как маленького. – Тут больно?
– Когда ты так делаешь, не больно. – Он посмотрел на нее искоса, улыбнулся. – Мне вообще нравится, когда ты рядом. – Улыбка сделалась сначала смущенной, а потом сразу же встревоженной. – Я боюсь за тебя, Мира.
– Откуда у тебя эта рана? – Она тоже боялась, но должна была разобраться.
– Я играл. – Лёха выпрямился, на мгновение придержал ее ладонь в своей лапище и отпустил. – Я играл и упал.
– Где ты играл?
– Там. – Подбородком он указал на черную громаду башни. Вот только громада эта не казалась абсолютно черной, на смотровой площадке загорался слабый огонь. – Я играл там в прятки.
Он играл в прятки в заброшенной, аварийно-опасной башне и упал. Вот откуда травма, вот откуда взялся АЛёшенька…
– Она меня нашла, Мира. Я плохо спрятался, и она меня нашла.
– Кто? – Волосы на загривке начали потрескивать, как тогда, в овраге. Сейчас она зазомбовеет и вздыбится. Сейчас она еще больше напугает Лёху и напугается сама.
– Хозяйка свечей. Она тянется-тянется… – Лёха тоже вытянул перед собой правую руку и сам стал похож на зомби. – Ты же чувствуешь, как она тянется к тебе, правда?
– Нет!
Она чувствовала! И в овраге, и в собственной квартире, и даже в собственной ванне! Все она чувствовала, но боялась признаться даже самой себе. А вот Лёха не боялся. Лёха остался в том возрасте, когда можно не бояться казаться слабым и напуганным.
– А я чувствую. – Он помотал головой. – Она снова просыпается, как тогда. И снова тянется. Она не наигралась, Мира. Понимаешь?
– Нет!
Не понимает и не хочет понимать! Все это глупости и средневековое мракобесие! Но одно она все-таки понимает. Она понимает, о чем идет речь, о каких ощущениях. Она знает, каково это, когда из темноты к тебе тянется холодная рука с длинными пальцами. Тянется, чтобы коснуться, чтобы запятнать и утащить…
Кто не спрятался, тот мертв… Они плохо прячутся… Их так легко отыскать… И кто-то забрался на смотровую площадку, чтобы разложить там костер! Кто-то из тех, за кого она несет ответственность! Поэтому к черту собственные страхи! Ей нужно решать неотложные проблемы, пока их еще можно решить, пока еще не стало слишком поздно!
Мирослава сделала глубокий вдох и пошагала к башне.
– Куда ты? – послышался за ее спиной испуганный голос Лёхи. – Мира, ты куда?
– Я туда! – Она накручивала себя, злостью отгоняя прочие, куда более опасные и деструктивные чувства. – Отрывать уши тому, кто нарушил режим и запреты!
– Стой! – Лёха догнал ее, крепко ухватил за руку. – Стой! Не ходи! Не надо тебе туда!
– Леша, – сказала она, не останавливаясь, не поддаваясь уговорам, – там кто-то есть на смотровой площадке. И если он свалится, меня затаскают по судам!
– Там никого нет! – Лёха не отпускал ее руку, еще и пятками упирался. Приходилось волочь его, словно на буксире. Все его крупное, двухметровое тело волочь.
– Есть! – Мирослава и волокла. Потому что за Лёху теперь тоже чувствовала ответственность. Вот ни с того, ни с сего почувствовала! – Там кто-то есть! Кто-то из моих оболтусов.
– Это не оболтусы. – Голос Лёхи упал до шепота, такого же сиплого, как и ее собственный. – Это отсвет.
– Отсвет, чего? – спросила она.
– Отсвет светоча.
– Светоча?! – Мирослава так удивилась, что даже остановилась. – Какого светоча, Леша?
– Ты не понимаешь. – Он задрал голову, всматриваясь в темноту. Она тоже посмотрела, но ровным счетом ничего не увидела. – Светочи тьмы. Они снова появляются, но они пока ненастоящие. Отсветы… Как отражение. Как будто она спит и видит их во сне. Она видит, и мы тоже. Не все, но некоторые. Вот мы с тобой видим.
