– Убивал, – поправил Самохин мягко, но твердо. – Выжить удалось только вам одной, Мирослава.
– В этом есть моя вина?
– Ну что вы! Я такого не говорил!
И не говорил, и даже в мыслях не имел. Он просто кружил вокруг этой девочки, как волк кружит вокруг отбившейся от стада овечки. Волк хотел кушать, а он хотел добиться правды. И точно не любой ценой. Как ни крути, Мирослава и тогда была жертвой, и сейчас ею оставалась. Просто не осознавала. Или наоборот очень хорошо осознавала? Самохин решил не лезть в дебри психологии, ему и криминалистических дебрей хватало.
– Тогда объясните мне наконец, к чему вы клоните! – А она взяла себя в руки. И даже голос ее теперь звучал твердо и уверенно, безо всякой старушечьей хрипотцы.
– Если предположить, что на вас напал Разумовский… – Он вздохнул, ожидая возражений, но возражений не последовало. Мирослава ждала. – Если просто предположить, что это был он, тогда получается, что его спугнули.
– Дядя Митя.
– Да, дядя Митя. – Вот как она может – ласково и тепло. Помнит чужую доброту, уважает своего спасителя. – Он спугнул преступника. И куда, по-вашему, тому было деваться? Куда бежать?
– Я не знаю. – Мирослава пожала плечами.
– А я вот могу предположить, что он мог побежать к реке.
– И ни с того ни с сего потонуть?
– Почему же ни с того ни с сего? Он мог попробовать перейти затон вброд. Или переплыть.
– И попасть в этот ваш аномальный водоворот? – А ведь она сейчас не иронизировала, она принимала его версию. Принимала и пыталась осмыслить.
– Да. Вот такое наказание для убийцы. Если хотите, божья кара.
– Я не верю в божью кару.
– В кару или в бога? – уточнил он.
– А какая разница? Вы уверены, что мне нужны эти теософские беседы?
– Простите. – Самохин покачал головой. – Я уверен в другом.
– В чем же?
– В том, что нынешнее преступление и преступления тринадцатилетней давности связаны, – сказал он твердо.
– Даже несмотря на то, что вы только что подняли тело вероятного преступника со дна затона?
– Даже несмотря на это.
– Но тогда получается, что убивал не Разумовский.
– Или убийц двое. Нельзя сбрасывать со счетов возможного подражателя.
– Сейчас вы спросите, не подозреваю ли я кого-нибудь. – Она усмехнулась.
– А вы подозреваете?
На секунду в ее глазах мелькнуло что-то такое. Словно свечка вспыхнула в темном окне. Вспыхнула, но тут же погасла.
– Нет. – Если и подозревает, то ему точно не скажет. Такой уж у нее характер.
Самохин понимающе улыбнулся.
– Но вы все равно могли бы оказать помощь следствию, Мирослава Сергеевна.
– Какую? – Ей было интересно. На самом деле интересно, что он такое придумал.
– Составьте как можно более подробный список людей, которые жили, учились или работали в Горисветово тринадцать лет назад и которые до сих пор тут живут. Как думаете, сколько их таких наберется?
– Потенциальных маньяков?
– Потенциальных свидетелей.
Она задумалась, прикидывая что-то в уме, а потом сказала:
– Я думаю, с десяток наберется, но мне нужно время, чтобы всех вспомнить.
– Я вас не тороплю. До завтрашнего полудня управитесь?
– Постараюсь.
Мирослава многозначительно глянула на наручные часики, давая понять, что аудиенция закончена. Вообще-то, Самохин сам решал, когда прекращать беседу со свидетелем, но на сей раз решил уступить. Есть люди, на которых лучше не давить. Мирослава Мирохина была именно из таких. Однажды ее уже почти додавили, больше она не дастся.
– Премного благодарен! – Со стариковским кряхтением он выбрался из кресла, уставшие за день ноги загудели. – Так я загляну к вам завтра, Мирослава Сергеевна?
– Всенепременно! – перешла она на точно такой же елейный тон. – Можете располагать моим временем!
Вот же язва, а не девица!
* * *
Из кабинета Мирослава вышла почти сразу за следователем. Этот дядька вызывал в ней сложные чувства. Он производил впечатление еще не старого, но уже равнодушного, уставшего и давно потерявшего боевой запал человека. Но это ровно до тех пор, пока не начинал задавать вопросы. Странные, заковыристые, временами даже опасные. Пожалуй, старший следователь Самохин был живой иллюстрацией того, что внешность бывает обманчива. Он не собирался заметать это дело под ковер, как сделали его коллеги тринадцать лет назад. Хорошо это или плохо, Мирослава пока не решила. Но то, что в первый же день расследования Самохин обнаружил мертвое тело, говорило о многом. И байки деда-рыбака не имели к действительности никакого отношения. К затону старшего следователя Самохина привело что-то или кто-то не менее опасный, чем Свечной человек.
Вот она и вспомнила, как звали горисветовского маньяка! Свечной человек его звали! И нетрудно догадаться, почему… Понять бы еще, кто такая Хозяйка свечей. Взгляд Мирославы остановился на портрете Агнии Горисветовой. Агния смотрела на нее с внимательным прищуром. Или это просто игра света и тени?
Как бы то ни было, а ей стоило бы получше узнать историю усадьбы. Не ограничиваться скупой информацией, выложенной на сайте школы, а копнуть самой. И копнуть поглубже! Если не получается разобраться с собственным прошлым, то почему бы не попробовать разобраться с прошлым рода Горисветовых? Ночь предстоит длинная, провести ее она планирует в одиночестве. Никаких Славиков! Никаких игр в зай и тигриц! В конце концов, она может просто не открыть дверь.
Прежде чем отправиться к себе, Мирослава уже привычно обошла территорию. Начала с конюшни, но дяди Мити на месте не оказалось. Да и немудрено, часы показывали половину десятого вечера.
Оставшиеся в школе ученики были в своих комнатах. Мирослава вдвоем с Лисапетой дважды пересчитала их по головам. Насчитали тринадцать человек. Вот такая чертова дюжина одаренных, но никому не нужных детишек! Лисапета выглядела смурной и расстроенной. Мирослава подозревала, что это из-за найденного в затоне утопленника, который с великой вероятностью мог оказаться пропавшим Разумовским. Не то чтобы она так уж много помнила из того страшного лета, но кое-что в ее памяти все-таки сохранилось. Наверное, это были безопасные воспоминания, которые не нужно было запирать ни в потайной комнате, ни в потайном ящике. В этих воспоминаниях Лисапета была на десяток лет моложе и на несколько десятков килограммов стройнее. В этих воспоминаниях она была легка и полна оптимизма. Или это был не оптимизм, а влюбленность? Сколько раз маленькая Мирослава видела ее, спешащей по парковой дорожке к Свечной башне? Сказать по правде, много! И выходящей из башни тоже видела. И мечтательное выражение на некрасивом, краснощеком лице помнила.
