И Мирослава Мирохина… Та самая Мирослава Сергеевна, на минуточку! Девочка видела лицо своего убийцы. Не могла не видеть! Видела, но описать не смогла. От глубокой ли психической травмы или от длительной гипоксии мозга у нее приключилось это беспамятство? Или имелась какая-то иная причина? Единственный выживший свидетель оказался совершенно бесполезным для следствия. Такие дела…
Чтобы развеяться и еще раз осмотреть место преступления, Самохин решил спуститься в овраг. День катился к закату и на дне оврага уже было сумрачно, несмотря на безоблачное небо. Обычное дело для оврагов. Ему ли не знать…
Самохин шел вдоль русла неширокой и, надо думать, неглубокой речушки, смотрел то под ноги, то по сторонам. Свою фирменную чуйку он спустил с поводка, и она сейчас носилась по оврагу, как вырвавшийся на прогулку охотничий пес.
Это место было обычным. На первый взгляд… Изгиб русла образовывал небольшой затон, здесь река прекращала свой стремительный бег, здесь на берегу лежали бумажные кораблики. Самохин насчитал двенадцать. Все одинаково ровные, сделанные из одной и той же бумаги одной и той же рукой, но разной степени давности. От почти полностью белого, до бурого, покрытого высохшими нитями тины. Кто-то сначала пустил эту бумажную флотилию по течению, а потом выловил и выложил на берегу. Или это были разные люди?
Самохин поднял один из корабликов, тот, что посвежее и побелее, повертел в руках и развернул. На листе бумаги был рисунок. Вода уничтожила детали, но сохранила суть. Свечная башня. Девочка с рвущимися к небу волосами. И тянущаяся к девочке тонкая женская рука… Почти то же, но куда более схематичное, Самохин уже видел. Детский рисунок на мокром песке. Этот, вероятнее всего, тоже принадлежал детской руке, но мастерство художника сквозило в каждой линии. Мастерство и ужас.
Самохин подобрал второй кораблик, развернул. Тот же рисунок, почти полная копия. И третий, и четвертый кораблики несли на себе следы неизбывного детского страха. Последний двенадцатый расползся у него в пальцах, такой ветхой стала от воды бумага. Самохин аккуратно сложил рисунки, сунул в карман пиджака. Вот и все, чуйка привела его к чему-то необычному. Можно уходить.
Но не получилось… Взгляд Самохина приковала к себе медленно закручивающаяся в самом центре затона воронка. Она закручивалась неправильно, по часовой стрелке. Ему хватило одного взгляда, чтобы это понять, чтобы его еще не посаженная на поводок чуйка снова сделала стойку…
…А за его спиной кто-то стоял. В водной ряби он видел только свое отражение, но точно знал, что позади кто-то есть. И бесполезно оборачиваться, потому что увидеть это обычным взглядом не выйдет. Это можно только почувствовать – заледеневшей кожей шеи, вставшими дыбом волосами на загривке. Теперь воронки закручивались не только в затоне, но и у его ног. Это были крошечные воронки из былинок и листьев. Они плясали перед Самохиным, не давая ступить и шагу. А в воде он теперь видел не только себя…
Он был высок и, несмотря на худобу, широкоплеч. За его спиной мог спрятаться не только ребенок. За его спиной могла спрятаться даже женщина. Она и пряталась… А теперь вот тянулась к его плечу болезненно худой рукой. Рука тянулась, а он знал, если она коснется его хоть ноготком, ему конец. Это было совершенно иррациональное знание, на грани инстинкта, а он привык доверять инстинктам. Он слышал тихий, пока еще неразборчивый шепот и уже приготовился обернуться, встретиться лицом к лицу с тем ужасом, что притаился у него за спиной, когда услышал металлический звон.
Дзинь-дзинь… Одним проволочным перышком о другое… И легкое дуновение ветерка, словно бы ангельское дыхание. Стало легче. Отпустило.
Самохин давно отпустил ангелов, а они, выходит, все равно иногда возвращались, присматривали за ним. Вот и сейчас присматривают, отгоняют беду проволочными крыльями, помогают.
Он обернулся! Резко крутнулся на каблуках, приготовился к нападению.
За его спиной никого не было. У его ног тоже больше не вились воронки. Оставалась лишь одна, утаскивающая былинки на дно затона. Его чуйка снова сделала стойку. Он был опытный и матерый следак, но жизнь научила его верить в предчувствие. Предчувствие привело его к самой кромке воды. Самохин вытащил из кармана мобильный, глянул на экран и чертыхнулся.
Водолазов он вызывал, уже стоя на краю оврага.
* * *
…Тело нашли быстро. Вернее, останки – скелетированные, источенные временем, водой и подводными обитателями. Если судить по одежде, джинсам и клетчатой рубашке, тело принадлежало мужчине. Молодому ли?
На этот вопрос ответил спешно вызванный из Чернокаменска судмедэксперт.
– Судя по состоянию зубов, молодой. Возраст двадцать – двадцать пять лет. Рост выше среднего. Сантиметров сто восемьдесят.
Эксперт, мужчина средних лет, с брюшком и лысиной, сидел на корточках над телом, на Самохина смотрел снизу-вверх.
– Вот ты мне скажи, мил человек, как у тебя это получается? Как ты вообще додумался, что в этом болоте можно что-то отыскать? – спросил он с нотками легкой зависти и легкого восхищения. Видать, как и сам Самохин, еще не выгорел на работе, любопытствовал и интересовался. Самохин тоже полюбопытствовал:
– Богдаша, дорогой ты мой, – начал с максимальным пиететом, потому что давно для себя уяснил, что с экспертами нужно дружить, бывает, что от них зависит очень многое. – А вот ты мне скажи, какая причина смерти? И сроки, хоть примерные.
Эксперт, хоть и продолжал сидеть на корточках, но смотрел теперь со снисходительным превосходством человека, владеющего тайными знаниями.
– Экий ты быстрый, Самохин! Все-то тебе вынь да положь!
– Коньяк, – сказал Самохин вкрадчиво. – Пятилетний коньяк, Богдаша.
– Десятилетний! – Богдаша встал, приосанился. – Десятилетний и ты первый получишь полный отчет. Не гадаю я по костям, Самохин, не та у меня специализация!
А вот Самохин решил погадать. Он был почти на сто процентов уверен, что со дна затона, который, кстати, оказался довольно глубоким, извлекли тело пропавшего без вести Максима Разумовского. В отсутствие ближайших родственников провести генетическую экспертизу будет сложно, но должны же быть какие-то иные опознавательные признаки. Вот, к примеру, джинсы «Ливайсы» 501 серии чем не примета? У него и самого такие имелись, удобная модель, неубиваемая джинса. Даже сейчас, спустя столько лет, ткань почти не пострадала. Осталось найти тех, кто помнил, в какой одежде ходил Разумовский. Опять же рубашечка пестренькая, приметненькая. Волосы длинные. Не такие длинные, как у свидетеля-неформала, но тоже весьма. Вот и набралось примет на целое опознание. А если обнаружатся какие-то переломы или вдруг металлические скобы на костях, так, считай, повезло. Но кое-что Самохин мог выяснить прямо сейчас у Лизаветы Петровны Весниной. Номер ее телефона он предусмотрительно переписал себе в блокнот. Надо только выбраться из этого чертова оврага.
Лизавета Петровна ответила мгновенно, будто бы специально держала мобильник поблизости. А может и держала. Самохину она показалась женщиной ответственной, хоть и излишне болтливой. Но, как говорится, болтун – находка для шпиона. В их случае – для следака.
