– Орлик! – Мирослава погладила жеребца по холке. – Прости, парень, я сегодня без вкусняшек.
– Балуешь ты их вкусняшками, девочка! – послышалось из соседнего стойла, а потом в проход вышел дядя Митя.
На нем был рабочий комбинезон, который диссонировал с аккуратной профессорской бородкой и профессорскими же очками. Только руки у дяди Мити были далеко не профессорскими – сильными, с широкими запястьями и задубевшей кожей на ладонях.
– Здравствуй, Мира! – Он раскинул в сторону эти свои натруженные руки, и Мирослава, ни секунды не колеблясь, шагнула навстречу его объятьям. – Дядя Митя, добрый вечер! Ты еще не уехал?
Он обнял ее бережно и осторожно, чмокнул в подставленную щеку, усмехнулся.
– Белоснежка захромала после прогулки. – Он обернулся на стойло, из которого вышел пару секунд назад. – Пока ее угомонил, пока созвонился с ветеринаром, пока ветеринар добрался к нам из Чернокаменска, пока осмотрел бедолажку.
– И что с бедолажкой? – спросила Мирослава, тоже косясь на стойло.
– Все нормально, минутная слабость. – Дядя Митя усмехнулся, порылся в карманах комбинезона, вытащил рафинад. – Вот тебе, иди утешь!
Он высыпал рафинад на Мирославину раскрытую ладонь. Орлик тут же требовательно заржал, из стойла Белоснежки тоже послышалось фырканье.
– На! – Мирослава протянула кусочек рафинада Орлику и снова зажмурилась от щекотных прикосновений его губ.
– Родину за сахар продаст, – проворчал дядя Митя, но не зло, а так… для проформы. – А у тебя как дела? – Он шагнул вслед за Мирославой в стойло к Белоснежке. – Слышал, девочка пропала?
– Лисапета рассказала? – спросила Мирослава, не оборачиваясь. Только одному человеку из своего прошлого она позволяла звать себя по имени, только при нем одном позволяла самой себе фамильярность.
– Прибегала, искала. Так что с девочкой? – В голосе дяди Мити послышалась тревога. – Нашлась хоть?
– Все нормально! – Мирослава потрепала Белоснежку по холке. – Сказать по правде, никуда она и не пропадала. Это маменьке ейной, – она поморщилась, – захотелось урвать у школы денег за то, что недосмотрели за кровиночкой.
– А маменька у кровиночки кто? – спросил дядя Митя. – Из местных?
– Из местных. Галина Свиридова, нынче Гала. Знаешь такую?
– Библиотекарша?
– Она самая.
– А кровиночка, стало быть, тут учится?
– Стало быть.
– Талантливая?
– Очень!
– Но чуть не пропала?
– Дядя Митя, говорю же, никто никуда не пропадал! Что ты как Лисапета, честное слово! Та всю школу на уши поставила, теперь ты что-то такое…
– Да я ничего, – сказал дядя Митя успокаивающе, – а ты, Мира, не кричи, не пугай мне тут животинок!
– Да я и не кричу. – Мирослава виновато улыбнулась. – Просто день был сегодня такой… бестолковый.
– Ты ходила в овраг? – Стекла очков бликовали, и Мирослава не могла разглядеть его глаз, но по голосу слышала, что дядя Митя встревожен.
– Господи! А что такого?! Да, я ходила в овраг! Дядя Митя, мне же уже не тринадцать лет! – Все-таки она сорвалась на крик, и из соседнего стойла тут же послышалось беспокойное ржание, пришлось перейти на сдавленный шепот: – Нормально все! Вот она я, живая и невредимая.
– Одна?
– Что – одна?
– Ты ходила в овраг одна?
– Не одна. С телохранителем.
– И кто это у нас телохранитель? Этот балбес Валик Седой?
– Дядя Митя, да ты что?! – Мирослава возмутилась так искренне, что он улыбнулся. – С хакером залетным по протекции Лисапеты. Ты с ним знаком?
Ей вдруг захотелось, чтобы дядя Митя оказался знаком с Фростом, и тогда бы она узнала что-нибудь новенькое, возможно, даже компрометирующее. Типа, око за око. Но дядя Митя покачал головой.
– Мне бы местных всех запомнить, не то, что залетных. Детвора тут постоянно ошивается. И каждый норовит накормить лошадей всякой ерундой.
– Прямо как я.
– Прямо как ты! Но ты хотя бы знаешь меру, а эти сахар тащат мешками. Замаялся отгонять! Этот еще не вернулся? – Он так быстро сменил тему разговора, что Мирослава не сразу поняла, о ком он вообще.
– Всеволод Мстиславович?
– Ага, чудо горисветовское.
– Не жалуешь ты его, как посмотрю.
– А что его жаловать? Развел тут канитель! Раньше все было по-простому, но с умом, а сейчас ерунда какая-то. Вечно посторонние на территории. То родители, то какие-то тетки из попечительского совета и министерств. И все так и норовят лошадок погладить. Одни покормить, другие погладить, а мне потом успокаивай да лечи. Так где девочка нашлась? – Он снова резко сменил тему, но на сей раз Мирослава оказалась к этому готова.
– В библиотеке. Пока маменька дома принимала гостей, девочка сидела в читальном зале.
– Читала?
– Рисовала. Она рисует очень хорошо.
– Так же, как ты?
– Я не рисую. – Мирослава отступила на шаг, отряхнула с ладоней сахарные крошки.
Дядя Митя ничего не ответил, лишь молча покачал головой.
Это была запретная Тёма. Эту тему Мирослава не обсуждала ни с кем. Ни с модным психологом, ни с дядей Митей. Только, в отличие от психолога, дяде Мите было не все равно, он за Мирославу переживал с самого первого дня их знакомства.
Потянуло холодом, невесть откуда взявшийся сквозняк погнал по полу соломинки. Лошади заржали все разом, на шесть голосов. Мирослава суетливым движением пригладила волосы, и лишь, когда пальцы коснулись тугого пучка, успокоилась. Ничего не вздыбится! Никто не зазомбовеет! Да и с чего бы?! Особенности психики или восприятия действительности – только и всего! И лошади умолкли.
– Ты скоро домой? – спросила она, чтобы нарушить установившуюся какую-то неправильную тишину. – Может сначала ко мне на чашечку кофе? У меня есть очень вкусный, как ты любишь.
– В другой раз, мне уже и в самом деле пора.
Дяде Мите всегда было пора или некогда, он никогда не переступал порог ее квартиры, сколько бы она его ни приглашала, отделывался отговорками о занятости, но Мирослава понимала – дядя Митя не хочет компрометировать ее в глазах горисветовской общественности, не хочет рушить ту стену, которую она с такой тщательностью выстраивала между собой и остальными. Дядя Митя не был «остальными», но границы предпочитал не нарушать.
– Но, если ты подождешь пару минут, я тебя провожу. Прогуляемся.
– Я подожду. – Мирослава уселась на скамеечку недалеко от велосипеда, вытянула перед собой ноги, полюбовалась на носки кед. – Мне не к спеху.
Дяди Мити не было минут пять. Этого времени хватило, чтобы запереть конюшню и сменить комбинезон на джинсы и ветровку цвета хаки. В этом обличье он уже не походил на профессора. Поджарый, всегда загорелый, лишь самую малость сутулый, он был похож на отставного военного.
