Всё-таки нас не бросили. Процесс развивался, и весьма активно. Одно дело разговаривать с прокурорами на городском уровне, и совершенно другое — работать с их коллегами на федеральном. То, что дело передали в федеральную прокуратуру Южного округа Нью-Йорка (в просторечии именуемого «Суверенным округом»), означало, что ему придавалось куда большее значение, чем мы могли предположить.
День, когда я шел в прокуратуру Южного округа на Сент-Эндрюс-плаза, 1, был промозглым, хмурым и довольно типичным для февраля. К зданию было невозможно подъехать, и таксист высадил меня на Фоли-сквер — в треугольнике с островками газона и голых платанов посреди скопища бетонных зданий правоохранительных органов, где я тут же заблудился. Сначала я зашел в здание Федерального суда. Потом в муниципальный исправительный центр. И наконец, через несколько минут я нашел Федеральную прокуратуру Южного округа: уродливое, похожее на крепость сооружение разительно отличалось от величественных зданий по соседству.
Естественно, я опоздал. После регистрации на входе в здание секретарь проводил меня на восьмой этаж в большую переговорную, где не было ни одного окна, но был длиннющий стол, а вдоль стен стояли стеллажи, заставленные юридическими фолиантами с красными корешками. В торце переговорной на стене был размещен логотип Федеральной прокуратуры Южного округа. Несмотря на то, что всё вокруг отдавало затхлой казенщиной, я ощущал себя в центре одного из самых могущественных правоохранительных институтов мира.
Переговорная легко вмещала человек двадцать и, к моему удивлению, была наполовину заполнена. Я обошел вокруг стола и поздоровался с каждым: здесь был Дункан Левин с помощником, Тодд Хайман с коллегой из министерства внутренней безопасности и Шэрон Левин (однофамилица Дункана), глава департамента по изъятию активов федеральной прокуратуры, с двумя юристами из ее департамента.
Здесь же были еще два человека, которые не представились и вели себя как-то подозрительно молчаливо. Из опыта многочисленных встреч с различными госслужбами США я понимал, что тот, кто не представляется и всегда молчит, скорее всего, из разведки.
Начал встречу Дункан с объяснения того, почему дело передали федералам. Как оказалось, если бы дело, связанное с легализацией преступных доходов, вела городская прокуратура, то по закону она должна была бы предъявить уголовные обвинения конкретному физическому лицу — Денису Кацыву. В этом случае он должен был бы физически находиться в Нью-Йорке и участвовать в судебном процессе. Но поскольку между Соединенными Штатами и Россией нет соглашения об экстрадиции и с учетом того, что Кацыв вряд ли согласился бы добровольно предстать перед правосудием в Нью-Йорке, начинать это дело в городской прокуратуре было невозможно.
Однако, продолжал он, согласно федеральным законам, физическое присутствие подозреваемого не требовалось. Федеральная прокуратура могла просто обратиться в суд с иском о конфискации собственности и попытаться в ходе судебного процесса добиться ее изъятия как приобретенной на доходы от преступной деятельности. И хотя в этом случае никого не посадят, другого варианта нет и надо исходить из реалий.
Я начал рассказывать подробности дела, когда в комнату вбежал запыхавшийся парень и, переведя дух, сказал: «Извините, я только что с судебного заседания».
— Билл, это Пол Монтелеони — помощник прокурора, — представила его Шэрон. — Я попросила его вести это дело.
Это был высокий, атлетически сложенный молодой человек тридцати с небольшим лет, с каштановыми волосами и аккуратной короткой стрижкой. Хотя он и был чиновником того же ранга, что и другие помощники прокурора, а Шэрон — его начальницей, чувствовалось, что присутствующие его ценили. Я бы сравнил Шэрон с тренером, а Пола — с основным нападающим ее команды.
Он занял место за столом, и я продолжил рассказ. В начале моей речи мне показалось, что Пол слушает несколько безучастно: закрыв глаза и немного откинувшись назад, крепко сжимал ручки кресла. Время от времени он оживлялся, разглядывал потолок и задавал острые вопросы. Многие из них касались движения денег, и я пытался на них ответить, как мог.
Встреча длилась более часа. Когда мы закончили, я снова сделал «круг почета», пожимая всем руки.
— Всё это очень здорово, но есть ли кто-нибудь в вашей команде, кто сможет помочь мне лучше разобраться в деталях? — спросил Пол, когда очередь дошла до него.
— Вам надо поговорить с моим коллегой Вадимом Клейнером — он в этом профи.
— А он сможет приехать к нам?
— Конечно.
По возвращении в Лондон я попросил Вадима слетать в Нью-Йорк.
Через несколько недель Вадим с лэптопом в руках и с чемоданом «Самсонит» на колесиках, доверху заполненным документами, прибыл в здание окружной прокуратуры. В офисе Пола его уже ждала тьма народу. Когда ты встречаешься с прокурором, жди, что с ним всегда будут его коллеги и спецагенты.
В тот день Вадим работал с Полом и его командой до девяти часов вечера. Они были последними, кто покинул здание. На следующий день они работали с восьми утра и снова до глубокого вечера. И так еще три дня кряду. К концу недели у Пола не осталось ни одного неотвеченного вопроса.
Точнее, мы так думали.
Спустя две недели после возвращения в Лондон Вадим вошел в мой кабинет, и я сразу почувствовал, что он возбужден. «Когда я был в Нью-Йорке, то сказал Полу, что в принципе можно найти остатки на каждом счету, с которого уходили деньги по цепочке их отмывания. Теперь он просит меня это сделать!»
Я понятия не имел, о чем он: Вадим лучше меня понимал, как устроен мир отмывания денег, но эта просьба Пола, очевидно, свидетельствовала о хорошем развитии событий.
— Так в чем проблема?
— Билл, похоже, ты не понимаешь, — распаляясь, сказал Вадим. — Чтобы сделать то, о чем он просит, мне придется прочесать буквально десятки тысяч транзакций более чем пятидесяти компаний в дюжине международных банков. Часть из этих переводов — всего на несколько сотен долларов. На это уйдут недели!
— Но если ты им сказал, что сможешь, то надо это сделать.
Чертыхаясь, он развернулся и вышел. Следующие две недели Вадим приходил в офис первым и уходил последним, за полночь. На восьмой день у него появились мешки под глазами, а его обычно щегольской вид — костюм и галстук — остался в прошлом. Частенько в обеденный перерыв я слышал, как он пытается объяснить супруге, почему она и их трое сыновей не видят его дома.
Наконец, в начале апреля он всё закончил. Измученный, но довольный, он отправил свой отчет в прокуратуру округа, надеясь на небольшую передышку.
Но не тут-то было. Не прошло и дня, как федералы прислали новую партию запросов. За ней еще одна, и еще, и еще. Их аппетит рос, и казалось, не было этому ни конца ни края.
Вначале я считал, что каждый вопрос прокуратуры — это подтверждение их заинтересованности в деле, а значит, расследование продвигается. Но через несколько месяцев постоянных ответов на их вопросы я начал беспокоиться: не окажется ли это просто неким упражнением по сбору данных, которое закончится ничем?
