Для Толкина-филолога вычленить целую историю из этих частично совпадающих, но обрывочных и фрагментарных повествований, по всей видимости, казалось ничуть не более странным, чем реконструировать не зафиксированный в письменных источниках индоевропейский корень по родственным словам в разных языках. Однако это не плагиат и никоим образом не реконструкция, но свой особенный индивидуальный творческий замысел. Такие персонажи, как Белег, беглый раб Флиндинг и ясноглазая Файливрин, входят в «Сказание о Турамбаре» не из каких-либо толкиновских первоисточников; фон и переплетение мотивов целиком и полностью созданы им самим, и, сшивая воедино разрозненные заимствованные элементы с множеством своих собственных задумок, автор доводит сюжет до наивысшей точки напряжения и ужаса – мало где ему удавалось превзойти достигнутый эффект. А самое главное, вероятно, то, что Толкин усиливает те черты этих мифов и преданий, что находят самый непосредственный отклик в его собственной эпохе, исполненной трагедии и горькой иронии.
Несомненно, Толкин задумывал продолжение истории Турина, «Сказание о Науглафринге», как «утраченное сказание», стоящее за невнятными упоминаниями в скандинавских мифах о загадочном Брисингамене, ожерелье, которое отковали гномы, носила богиня любви Фрейя и похитил плут Локи. Возможно, именно эта схема изначально подсказала идею Сильмарилей, их легендарного сияния (соотносящего Брисингамен с древнеисландским brísingr ‘огонь’), похищения их вором-Мелько и их связи с полубожественной Тинувиэлью. Как бы то ни было, проклятье Глорунда, наложенное на сокровища, навлекает на Артанор гибель: Тинвелинт приказывает отковать из золота ожерелье и вставить в него Сильмариль, вырезанный Береном из короны Мелько.
Сделка эльфийского короля с гномьими кузнецами и его двурушничество – один из самых неубедительных эпизодов в «Утраченных сказаниях». Своекорыстная жадность могла бы обострить ум Тинвелинта, но вместо того, по всей видимости, его притупляет. Однако в действительности единственный художественный изъян заключается в том, что гномы, уродливые телом и душой, слишком карикатурны. Повествование ненадолго обретает былую силу, когда Тинвелинт, блистая великолепием, появляется в Ожерелье Гномов:
Се! Король Тинвелинт выехал на охоту, обличием великолепен как никогда прежде; над струящимися по ветру кудрями блещет золотой шлем, золотом изукрашена конская сбруя, и лучи солнца, пробившись меж дерев, падают на лицо его, и тем, кто его видит, кажется оно подобным великолепному лику солнца поутру…
Выстроенная последовательность предложений без подчинительных союзов, так называемый паратаксис, – сплав летописной отстраненности и напряженного, волнующего ожидания, – это уникальная особенность толкиновских текстов. Равно как и последующий резкий переход от главной сюжетной линии к другому эпизоду, многократно усиливающий напряженность и предчувствие надвигающейся опасности в преддверии развязки. Мы узнаем о судьбе Тинвелинта, только когда потрясенной королеве вручают его голову, все еще «коронованную златом и в золотом шлеме». Его великолепный выезд на охоту оказывается лебединой песней Фаэри в Великих землях.
Сдержанный тон оставшейся части сказания подразумевает, что магия иссякла. Артанор переживает бесславное падение. Даже Берену и Лутиэн не дозволено избежать упадка, когда они появляются вновь и возвращают себе Сильмариль. Во второй жизни, им отпущенной, воскрешенные влюбленные стали смертными, и Ожерелье приближает смерть Тинувиэли; Берен же становится одиноким скитальцем. Лишенный даже величия трагического финала, их уход отражает то, что Том Шиппи назвал (применительно к судьбе Фродо во «Властелине Колец») «неприметной ноткой жестокости» у Толкина.
Но теперь, вероятно в 1919 или 1920 г., Толкин обдумывал крупномасштабное повествование, безусловно печальное, и все же пронизанное великолепием и волшебством. Он дошел до самого длинного запланированного сказания из всех, для которого «Науглафринг» должен был послужить всего-то навсего прологом. Если бы замысел был осуществлен, по подсчетам Кристофера Толкина «все “Сказание об Эаренделе” целиком оказалось бы примерно в половину длины всех сказаний, которые в итоге были написаны». Помимо прихода Эльвинг, внучки Тинувиэли, в прибрежное убежище Туора и изгнанников Гондолина, все остальное в «Книге утраченных сказаний» составляют не более чем заметки и наброски. В этом сказании предполагалось поведать о многих опасных путешествиях Эаренделя на запад и о его последнем плавании в звездные небеса – когда его преобразило страдание: теперь это куда более суровая фигура, нежели беспечный бродяга, изображенный Толкином в стихотворении в сентябре 1914 года. Между тем эльфам Кора предстояло выступить с походом в Великие земли и ниспровергнуть Мелько в час наивысшего его торжества.
Прежде чем книга завершится, в ней планировались еще две главы, следующие за сказанием об Эаренделе. Для рассказа о том, как мятежный архангел наконец-то лишится всей своей силы, Толкин предполагал углубиться в «ту первобытную поросль» фольклора, которой так восхищался в «Калевале». Мелько предстояло вырваться на волю и посеять рознь среди эльфов, к тому времени в большинстве своем собравшихся на Одиноком острове. Спасаясь от погони, Мелько вскарабкается по гигантской сосне в Тавробеле (Грейт-Хейвуд) в небеса и станет воплощением зависти, «грызущим пальцы и в гневе взирающим на мир». Первозданная магия Солнца им осквернена, а род людей неуклонно растет и множится, так что «утраченные сказания», поведанные Эриолу, должны были завершиться, а хронология повествования – дойти до времен, современных германскому страннику.
В эпилоге с участием Эриола (или, по некоторым предположениям, его сына Хеорренды) волшебный остров фэйри предстояло перетащить на его нынешнее место у побережья Великих земель Европы, но в результате очередной схватки морских божеств он разломится надвое, на Ирландию и Британию. Островные эльфы выступят в великий Исход – на помощь своей материковой истаивающей родне в войне против прислужников Мелько. Невзирая на надежды нового золотого века, после того как снова будет зажжено «Волшебное Солнце» или даже Два Древа, по всей видимости, предательство людей повлечет за собою полный разгром эльфов, и люди начнут вторжение в Британию.
Финальный кризис просматривается во впечатляющем эпилоге, набросанном Толкином на бумаге: предполагается, что таковы были слова Эриола, прежде чем он запечатал свою «Книгу утраченных сказаний» в Тавробеле:
И теперь отрадные те времена близятся к концу, и се! – вся красота, что оставалась еще на земле, – обрывки немыслимого очарования Валинора, откуда давным-давно явился эльфийский народ, – все развеялось в дым.
Эриол, который пишет с непосредственностью автора дневниковых записей, бежал прочь в преддверии страшной битвы между людьми на Высокой Пустоши поблизости – это явно Кэннок-Чейз с речушкой Шер (древнеанглийское scír ‘яркий’), струящейся вниз, к Грейт-Хейвуду.
Се, к вечеру ушел я крадучись с разоренной пустоши, и дорога моя, петляя, стремительно увела вниз по долине Стеклянного ручья, но закатное солнце почернело от чада пожарищ, а воды потока осквернила людская война и копоть сражения. <…>
