Здесь тени, оставленные тысячами движений, тысячами капризов, потребностей, запечатленных на стене людьми, которые ушли. Это записи о том, что они были здесь. Их визит. Проездом. Здесь то, что соц.работница назвала бы документальным первоисточником.
История неприемлемости.
Будь здесь сегодня вечером для бесплатного отсоса. Суббота, 18 июня 1973 г.
Все это нацарапано на стене.
Здесь слова без картинок. Секс без имен. Картинки без слов. Здесь нацарапана голая женщина с широко разведенными длинными ногами, круглыми, бросающимися в глаза грудями, длинными вьющимися волосами и без лица.
Роняющий огромные слезы к ее волосатому влагалищу мощный член размером с человека.
Рай, гласят слова, это буфет, в котором столько кошечек, сколько-ты-сможешь-съесть.
Рай — это траханье в жопу.
Отправляйся в Ад, пидор.
Был там.
Иди жрать дерьмо.
Делал это.
Вокруг меня эти несколько голосов, когда настоящий голос, женский голос, шепчет: «Тебе нужна еще одна катастрофа, не так ли?»
Голос доносится через дырку, но когда я смотрю, то вижу лишь накрашенные губы. Красные губы, белые зубы, вспышка влажного языка говорит: «Я знала, что ты будешь здесь. Я знаю всё».
Фертилити.
Теперь в дырке простой серый глаз, увеличенный при помощи синих теней и карандаша, и мигающие ресницы, тяжелые от туши. Зрачок расширяется, затем сужается. Затем появляется рот, чтобы сказать: «Не волнуйся. Твой самолет задержат еще на пару часов».
На стене рядом со ртом написано: Я сосу и глотаю.
Рядом с этим написано: Я лишь хочу любить ее, если она даст мне шанс.
Там стих, который начинается так: Теплое в тебе — любовь … Остаток стиха смыт со стены и стерт спермой.
Рот говорит: «Я здесь по работе».
Должно быть, это ее дьявольская работа.
«Это моя дьявольская работа, — говорит она. — Это жар».
Это то, о чем мы не говорили.
Она говорит: «Я просто не хочу об этом говорить».
Поздравляю, шепчу я. В смысле, насчет пчел-убийц.
На стене нацарапано: Как ты назовешь Правоверческую девушку, которую арестовали?
Мертвячка.
Как ты назовешь Правоверца-шестерку, который дает трахнуть себя в зад?
Рот говорит: «Тебе нужна еще одна катастрофа, не так ли?»
Лучше штук пятнадцать или двадцать, шепчу я.
«Нет,» — говорит рот. «Ты оказался таким же, как все парни, которым я когда-либо доверяла, — говорит она. — Ты жадный».
Я просто хочу спасти людей.
«Ты жадная свинья».
Я хочу спасти людей от катастроф.
«Ты просто собачка, делающая трюки».
Только так я могу убить себя.
«Я не хочу, чтобы ты умер».
Почему?
«Что почему?»
Почему она хочет, чтобы я жил? Это потому что я ей нравлюсь?
«Нет, — говорит рот. — Я тебя не ненавижу, но ты мне и не нужен».
Но разве я ей не нравлюсь?
Рот говорит: «Ты хоть представляешь, как скучно быть мной? Знать всё? Видеть приход всего за миллион миль до этого? Это становится непереносимо. И это не только я».
Рот говорит: «Все мы скучаем».
На стене написано: Я трахнул Сэнди Мур.
Вокруг этого десять других надписей: Я тоже.
Еще кто-то нацарапал: А есть здесь кто-нибудь, кто не трахал Сэнди Мур?
Рядом с этим нацарапано: Я.
Рядом с этим нацарапано: Пидор.
«Мы все смотрим одни и те же телепрограммы, — говорит рот. — Все мы слышим одни и те же вещи по радио, мы все повторяем одни и те же разговоры друг с другом. Не осталось никаких неожиданностей. Всё одно и то же. Повторы».
Красные губы в дырке говорят: «Все мы выросли на одних и тех же телешоу. Все равно что нам всем имплантировали одинаковую искусственную память. Мы не помним почти ничего из нашего настоящего детства, но мы помним всё, что случилось с семьями из сериалов. У нас одинаковые базовые цели. У нас у всех одни и те же страхи».
Губы говорят: «Будущее не безоблачно».
«Очень скоро у нас будут одинаковые мысли в одно и то же время. Мы будет жить в унисон. Синхронизированно. В единстве. Одинаково. Точно. Так же, как муравьи. Насекомые. Овцы».
Всё такое производное.
Ссылка на ссылку на ссылку.
"Большой вопрос, который задают люди, это не «В чем природа бытия?», — говорит рот. — Большой вопрос, который задают люди, «Из чего это?»
Я слушал через дырку так же, как я слушал людей, исповедовавшихся мне по телефону, также, как я прослушивал склепы в поисках признаков жизни. Я спросил: ну и зачем я ей нужен?
«Затем, что ты вырос в другом мире,» — говорит рот.
«Потому что если кто-то и сможет удивить меня, то только ты. Ты не часть массовой культуры, пока нет. Ты моя единственная надежда увидеть что-то новое. Ты волшебный принц, который может разрушить заклятие скуки. Транс от похожести одного дня на другой. Был там. Делал это. Ты — контрольная группа из одного человека».
Нет, шепчу я, я не настолько другой.
«Нет, это так, — говорит рот. — И единственное мое желание — чтобы ты оставался другим».
Тогда дай мне несколько предсказаний.
«Нет».
Почему нет?
«Потому что я тебя никогда больше не увижу. Мир людей проглотит тебя, и я тебя потеряю. С этого момента я буду давать тебе по одному предсказанию каждую неделю».
Как?
«А вот так, — говорит рот. — Так же, как и сейчас. И не беспокойся. Я тебя найду».
21
Согласно моему плану маршрута, я в темной телестудии на коричневом диване, ощущение как от 60/40 смеси разных видов шерсти, ткань изготовлена на широком ткацком станке, устойчива к пятнам и не бликует при свете дюжины прожекторов. Стиль моих волос от компании… Моя одежда создана компанией… Мои украшения предоставлены компанией…
В моей автобиографии говорится, что я никогда не был настолько радостным и удовлетворенным, как теперь, радуясь каждому прожитому дню и стремясь к совершенству. Пресс-релизы говорят, что я записываю новую телепрограмму, полчаса поздно ночью, в которой я отвечаю на звонки людей, которым нужна помощь. Я буду предлагать им новые перспективы. Согласно пресс-релизам, в каждом шоу будет новое предсказание. Катастрофа, землетрясение, приливно-отливная волна, дождь саранчи могут встать у тебя на пути, поэтому ты лучше включи канал, просто на всякий случай.
