Когда церемония закончилась, всех пригласили спуститься во двор, где нас уже ждали два автобуса. Я хотела подойти к Рощину, но в сутолоке потеряла его из виду. Думала, во дворе его выловлю – там, во всяком случае, просторнее, но, когда мы вышли, я увидела отца. На церемонию он опоздал, и я, если честно, надеялась, что он вообще не придёт. Не потому что я его стыжусь, но там, в ресторане, будет алкоголь. А если он выпьет, то всё, это конец просто. Он и трезвый то и дело вспоминает Рощиных со злобой и ненавистью, а пьяный… я даже представить боюсь, что он Диме сделает.
– Пап, ты же на работе должен быть, – с отчаянием сказала я, подходя к нему.
– Я отпросился. Как я мог не пойти на выпускной дочери?
Я оглядела его старый костюмчик с потертыми лацканами (он в нём, наверное, ещё женился на маме), застиранную рубашку, галстук совершенно не в цвет и вычищенные до блеска ботинки. И мне вдруг стало его очень жалко. Он, во всяком случае, старается. Побрился, полил себя одеколоном…
Я, конечно, тоже не блистала шикарным нарядом, как все остальные девчонки. И причёска у меня была не салонная, как у других.
Я просто распустила локоны по спине, прихватив слегка сзади заколкой. Ну а платье… пришлось надеть то, в котором я уже ходила на школьный вечер в прошлом году и на свидание с Гольцем этой осенью. Что поделать – все деньги, что удалось скопить, я сдала на сам выпускной. И то не всю сумму, должна осталась. Правда, мать Ленки Барановой – она у нас рулит родительским комитетом – милостиво простила мне этот должок.
Платье у меня, может, слегка и простовато для такого случая, но очень даже симпатичное и сидит на мне как влитое. Я подумала – ну, кто вспомнит, в чём я там была полтора года назад, а Дима так и вовсе меня в нём никогда не видел. Однако Зеленцова ещё перед церемонией успела меня обсмеять, обращаясь к Бусыгиной:
– Лидка, чувствуешь – нафталином завоняло? Откуда? А-а, это ж Ларионова опять в своём платье из секонда…
Отца моего Зеленцова, проходя к автобусу, тоже оглядела с головы до ног и состряпала такую физиономию, словно мимо зловонной кучи прошла. Ну не дура ли?
***
До места мы ехали почти час – ресторан находился за городом. В автобусе даже роптать потихоньку начали, зачем выбрали так далеко, ведь полно заведений и поближе.
Но когда мы наконец добрались до ресторана, стилизованного под рыцарский средневековый замок, в миниатюре, естественно, – недовольство сразу сменилось восторгами.
– О, как тут чудесно! Красиво! Сказочно! Романтично! Как замечательно придумали!
Интерьер тоже соответствовал: массивные дубовые двери под старину, каменные полы и стены, низкие потолки с широкими деревянными балками и какими-то прутьями, основательные столы и стулья. Даже светильники были выполнены в виде факелов. А у входа стояли манекены в рыцарских доспехах. Среди такого антуража, правда, малость нелепо смотрелись арки и инсталляции из воздушных шариков, бумажные растяжки в духе «В добрый путь, дорогой выпускник!» и прочие наши современные украшения.
А затем меня ждало глубочайшее разочарование: в ресторане нас с ашками развели в два разных зала, даже не смежных. Их разделял широкий коридор.
С одной стороны, я, конечно, немного успокоилась из-за отца, а с другой – выловить Диму будет теперь гораздо сложнее. Ну не караулить же мне его у дверей.
Из-за этого, наверное, я всё никак не могла расслабиться. Раз за разом выходила: то в коридор, то на улицу, якобы, подышать. Иногда сталкивалась с какими-то ашками, но ни разу – с Димой. Да и в зале сидела как на иголках, потому что напряженно следила за отцом. А он пил! Не то чтобы глушил одну рюмку за другой, но не отказывался. А, значит, это всего лишь вопрос времени, когда он начнет звереть.
Все веселились, а мне отчего-то становилось плохо. Я даже не могла объяснить причину. То есть понятно, что из-за отца я тревожилась, из-за Димы расстраивалась, но было что-то ещё. Какое-то дурное предчувствие. А, может, у меня просто расшатались нервы от постоянного напряжения.
Я не танцевала, как все, не пила, не участвовала в конкурсах ведущего. Я металась и никак не могла успокоиться. В конце концов написала Рощину смс-ку: «Давай выйдем поговорим?». Но ответа от него не получила. Может, в таком шуме он и не услышал, а телефон не проверял, а, может, просто не захотел. Но настроение у меня скатилось в минус.
Тем временем отец пьянел и мрачнел. Хотя, мне не пригубившей даже ни капли шампанского, почти все казались изрядно поддатыми. Зеленцова вообще раскисла и плакала. Бусыгина ее утешала. Шлапаков отплясывал с чьей-то мамой. Гольц хихикал сам с собой, а до этого вязался ко мне с невнятными извинениями, но я его отшила. Учителя пели какую-то задушевную песню, не обращая внимания на трек, громыхающий из колонок. Бедной Филимоновой поплохело, вероятно, с непривычки.
Устремившись к дверям, она налетела на ближайший к выходу стол, опрокинула чей-то оставленный бокал с вином, и на белой скатерти расползлось багровое пятно. И сама чуть не завалилась.
Я сидела поблизости и быстренько подскочила к ней. Удержала, ну и взялась проводить до уборной.
– Ой, что-то дурно мне, – простонала она, когда мы вышли из зала. – Голова так кружится. Я ж раньше ни разу… ой… тошнит… фу… больше никогда… ни капли… спасибо тебе… ты знаешь… я всегда тебя уважала…
Мимоходом я заглянула к ашкам. Они тоже уже вошли в раж – танцевали дружной толпой и хором орали «Мокрые кроссы». Но Диму среди них я не заметила. А вдруг он вообще уже ушёл? А вдруг и не приезжал в ресторан? Я ведь после церемонии его так и не видела.
Филимонову опять качнуло, и я покрепче приобняла её за талию.
Уборные находились почти в самом конце коридора. Перед ними были ещё две какие-то двери. Наверное, что-то типа подсобки, а может, черный ход или лестница, ведущая в подвал.
Я завела страдающую Филю в женский туалет и вышла в коридор. Решила подождать снаружи, чтобы не смущать её. Ну и чтобы самой тоже не слышать всякие малоприятные звуки.
И тут одна из дверей приоткрылась и оттуда вывалились Паутов, Зеленцова и Бусыгина. Из каморки, а, может, и от них пахнуло чем-то странным.
Женька, которая ещё полчаса назад плакала по всем углам так, что под глазами размазалась тушь, теперь заливисто хохотала. Однако завидев меня, тут же зашипела. Язык ее плохо слушался, и кроме как «ненавижу» я толком ничего разобрать не могла.
Но высказаться ей, видимо, очень хотелось. Она преградила дорогу, глядя на меня мутными глазами. Паутов её позвал за собой, но потом махнул рукой и ушёл один.
– Как же я тебя ненавижу… ты… пиявка… пршшш… шала…ва…
Она надвигалась, оттесняя меня собой. И видок у нее был, прямо скажем, жутковатый.
– Отвали, Зеленцова, – спокойно ответила я. Знаю же по опыту, что с пьяными лучше вообще не разговаривать ни о чем.
И вдруг она кинулась на меня с кулаками. Я этого никак не ожидала. Всякие мелкие пакости и обзывательства вслед – вот это по её части. Но драка…
