– Да брось, Ксюш. Ну, выделим Димке комнату. Он же не будет туда-сюда бродить, тебя смущать. Ну, будет сидеть у себя, чем-то там своим заниматься, ничем тебе не помешает.
– Ну ладно, – вяло согласилась Ксюша. – А когда вас ждать?
– Завтра вылетаем, – бодро отрапортовал отец и закончил, как всегда, сюсюканьем.
***
Я поднялся в свою комнату. Сумку, которую с того дня так и не разобрал, запнул подальше, чтобы не мозолила глаза. На автомате включил компьютер, сел за стол, упершись локтями в столешницу, и уткнулся лбом в ладони, словно голова вдруг отяжелела и удерживать ее прямо стало невмоготу.
На самом деле я даже не задумывался о том, что будет дальше. Для меня с того самого момента, как умерла мама, жизнь как будто остановилась. И разговор отца с Ксюшей отчасти вывел из этого оцепенения. Никуда я с ним, конечно же, не поеду. И не только потому, что не хочу быть обоим в тягость. И не потому, что его слова «выделим ему комнату и никому мешать он не будет» слегка покоробили. Мне и самому хотелось остаться здесь.
Сейчас встану, решил я, и скажу отцу, чтобы успокоил её.
Я поднял голову. С экрана монитора улыбалась Таня. Стоило лишь взглянуть, и где-то под ребрами тотчас тупо заныло.
Смотреть на неё тоже невыносимо. Сразу вспомнилось, как я её сфотографировал. Было это каких-то полтора месяца назад, когда думал, что ближе неё у меня никого нет, что люблю её, а она – меня, и никакая сила в мире нас не разлучит. А в итоге и силы-то никакой не понадобилось…
А теперь ещё и казалось, что всё это было настолько давно, что как будто и не с нами вовсе. Не знаю, зачем после всего я ей звонил позавчера. Наверное, от безысходности. Чего вообще добивался? Жалости? Да на черта мне нужна жалость. Участия? Не знаю. В любом случае она не ответила. Точнее, ответила, а, проще говоря, послала.
Я зашёл в настройки и поменял заставку. Вместо Тани поставил наобум какую-то картинку – бескрайнюю выжженную пустыню без единой лужи или хоть какой-нибудь колючки. Вот это больше всего сейчас напоминало мне себя изнутри…
***
Когда я сообщил отцу, что никуда не поеду, он, по-моему, только выдохнул с облегчением. Нет, он попричитал немного, как я тут буду.
– Да как всегда, – пожал я плечами.
– Ну да, – кивнул он. – Но всё равно зачем тебе оставаться здесь, когда можно жить с нами? Там у нас, конечно, не такой большой дом, как этот, но ничего, потеснимся. Уж комнату тебе выделим.
– Нет, не хочу.
В конце концов договорились о том, что будем созваниваться каждую неделю. Для собственного успокоения он оставил со мной нашу домработницу, хоть я и не хотел. Ну и взял с меня слово, что после экзаменов поеду поступать в Питер и там уж… Что «там уж» – он не договорил. Но я пообещал, что обязательно приеду.
В предпоследний день новогодних каникул ко мне неожиданно заявились почти все наши. Ладно, не все, но добрая половина класса. Типа поддержать. Сначала я растерялся, ну и не очень-то, конечно, обрадовался. Да и видок у меня был тот ещё, как у одичавшего отшельника.
Все расположились в гостиной, кто где. Девчонки принесли что-то к чаю. Сами на кухне похозяйничали – у домработницы был выходной. Сами накрыли. Ну и потом всё убрали. В общем, я даже как-то расчувствовался. Не ожидал такого участия. Да и поговорили неплохо о том о сём. Я мало-мальски отвлекся.
Правда, без стычки всё же не обошлось. Игорь Лабунец, уже в самом конце, когда все одевались в холле, вдруг спросил:
– А вы что, с Ларионовой таки разбежались?
Я не ответил, просто проигнорировал его вопрос, хотя внутренне сразу напрягся.
– Камон, тут все свои, – усмехнулся Лабунец. – Да и вообще, если тебя это всё ещё парит – забей. Наоборот, радуйся, что легко отделался. Она же – бешеная дичь. Шваль…
Я резко схватил Игоря за грудки и припер к стене.
– Не смей про неё так говорить, – процедил я.
Он заморгал часто-часто. Девчонки заверещали, ну и остальные парни почти сразу оттащили меня от Лабунца.
– Димон, успокойся! Не обращай внимания. У них там давняя вражда.
– Да какая там вражда! – фыркнул Лабунец. – Было бы с кем там враждовать. С этой шал…
Я снова рванул к нему, но парни повисли на обеих руках, не давая до него добраться.
– Игорек, блин, заткнись уже! – рявкнул Корнейчук. – Тоже нашел место и время!
– Да, Игорь, имей совесть! – поддакнула Мурзина.
Лабунец снова фыркнул и вразвалочку вышел за дверь.
Я потом, конечно, успокоился. И даже решил, что зря я так. Стоило, наверное, как-то на словах всё разрулить, разъяснить, что он неправ. Но в тот момент меня как подорвало. Правда, позже навалилось полное опустошение.
53
Таня
Я напрасно ждала, что между нами что-то изменится. Уповая на то, что Дима меня всё ещё любит, – ну невозможно же разлюбить человека в одночасье! – я так надеялась, что он со временем оттает. Однако он по-прежнему меня едва замечал. В столовой он больше не появлялся, но мы встречались на переменах в коридоре, на лестнице, в фойе, иногда в гардеробе. Он неизменно здоровался со мной, но точно так же, как здоровался со всеми – без малейшего выражения.
Для меня же каждая такая наша встреча как ножом по сердцу. Я даже потом стала думать: уж лучше бы он, наверное, уехал в Питер, чем вот такое постоянное напоминание о том, что я его люблю и мучаюсь, а он меня – нет. Ещё горше было от мысли, что я собственными руками разрушила свое счастье.
Мне до слез не хотелось верить, что он меня разлюбил, но логика была беспощадна: когда ещё любишь, пусть даже хоть чуть-чуть, это же чувствуется. Можно любить и не хотеть видеть, разговаривать, быть вместе – но при встрече чувства все равно заметны, как ни притворяйся.
От Димы же веяло полнейшим равнодушием. Мне уже казалось, что он к своим одноклассницам, к той же надоедливой Красовской, испытывал больше эмоций, чем ко мне. Во всяком случае с ними он хотя бы общался.
Сначала я ещё думала, что он такой отстраненный из-за смерти мамы. Слишком всё переживает внутри себя и на остальной мир его уже попросту не хватает. Наверное, так оно и было в январе, феврале, марте… А затем он начал приходить в себя, вот только я по-прежнему осталась для него «за бортом».
В конце февраля мы поздравляли наших парней и учителей-мужчин. Целый концерт им устроили.
У нас это железная традиция: на любой праздник – самодеятельность. Причем в добровольно-принудительном порядке. От каждого класса – хотя бы один номер вынь да положь. Обычно это либо танцы, либо песни, иногда сценки.
В этот раз на 23 февраля мы спели переделанную песню. Переделывала, как всегда, я. Да практически написала новые стихи под музыку старой песни «Мы желаем счастья вам». Вышло здорово. Всем очень понравилось. Да и я потом пересмотрела на видео (классная нас снимала) – выступили мы и правда хорошо.
