– Димка! Спишь, что ли?
За окном и светать ещё не начало. Я всё равно встал, умылся, спустился на кухню. Отец сидел за столом и курил.
– О, встал. Молодец. Кто рано встает, ну ты знаешь. Ну что, всё нормально? А то мать вчера вдруг запаниковала. Спит она? А ты вещи собрал? Дела свои доделал, какие там хотел?
– Нет, – буркнул я, наливая кофе.
– Ну ничего. У тебя еще есть полдня в запасе на сборы. Пока посплю немного. У Вяземских…
– Я никуда не поеду.
– В смысле? – сморгнул отец.
Я сел с кружкой напротив него. Глядя в его глаза, слегка осоловелые, повторил:
– Я никуда не поеду. Ни в Питер, ни ещё куда-либо. Я останусь здесь.
– Да как так-то?! – голос отца сорвался в фальцет. – Димка! Что за концерты? Ну, ей-богу, ты чего ломаешься, как девственница? То не поеду, то поеду, то опять не поеду.
– А я и не собирался ехать с тобой в Питер. Я хотел просто уйти из дома. С Таней Ларионовой. Знаешь такую? Знаешь. Это ее отца ты засадил на десять лет. Это её сестру убил Вадик. А я ее люблю. И она меня любит. И я прекрасно знаю, зачем ты сюда приехал. Питер, лицей, универ, ваши возможности – не надо всего вот этого. Мама тебе рассказала про нее. Попросила меня увезти, так?
Отец растерялся – смотрел на меня и хлопал глазами. Потом отвернулся, явно не зная, что сказать. Потом шумно вздохнул.
– Мда… А я говорил ей, что это дурацкая затея. Но она же мертвого достанет. Каждый день названивала, ну ты ее знаешь… И я ведь понимал, что зря лечу. Честно, даже не верил, что ты согласишься уехать. И прямо поразился вчера. Да и она тоже: то увези его, то умру без него… Раскудахталась вчера: плохое предчувствие, давай вернемся… Она спит ещё?
– Мама в больнице, – холодно ответил я, как чужому.
– Да? И что с ней? – приподнял брови отец. – Опять припадок?
– Инфаркт.
– О… – крякнул отец. – И как она?
– А ты как думаешь?
– Это когда же так, а?
Я вышел из кухни. Горло перехватило как удавкой. Как бы я сейчас ни злился на отца, но в том, что случилось с мамой – вина только моя.
Вчера, когда к дому подъехала машина, я решил, что это мое такси. Как раз ждал его с минуту на минуту. Схватил сумку, быстро спустился в холл и едва успел накинуть куртку, как дверь открылась и вошла мама.
С минуту мы стояли и смотрели друг на друга как в немом кино, совершенно неготовые к такой вот встрече. Хотя она, наверное, что-то и подозревала, раз вернулась. Но взгляд у нее все равно был ошарашенный и напуганный. Беззвучно открывая рот, она потрясенно смотрела то на меня, полностью одетого в уличную одежду, то на сумку. И всё, конечно же, поняла.
– Мам, – начал я, но заткнулся, не зная, что ей сказать. И чувствовал себя хуже, чем вор, которого застали врасплох за кражей.
– Дима… – сипло выдохнула она, будто с неимоверным усилием или через боль.
И замолчала, прижимая к груди руку. Я не сразу обратил внимание на то, какая она неестественно бледная. Лишь когда она начала клониться вбок и оседать, понял, что всё плохо. Лицо её посерело и покрылось бусинками холодного пота. Дышала она с трудом, и толком сказать ничего не могла.
С улицы донесся шум подъезжающей машины, и в сумке загудел телефон. Я увидел в окно холла, что снова подъехала машина. Видать, то самое такси. Я бросил сумку, подхватил маму на руки и выбежал на улицу.
Уже в больнице спохватился, что уехал без телефона, вообще без всего. Хорошо хоть в карманах куртки были деньги.
И Таня сто раз права, как бы я перед ней ни оправдывался – я ее предал. Потому что на какое-то время я вообще забыл про нее, про наш побег, про всё на свете. Уже потом, когда маму отвезли в реанимацию, а меня выпроводили домой, я, холодея от ужаса, вспомнил…
Поймал машину, рванул на автовокзал, по дороге попросил телефон у водителя. Только Танин номер был недоступен. И самой Тани в зале ожидания не оказалось. Черт, опоздал, она уже ушла… Я чуть в голос не взвыл.
Поехал к ней, но там никто не открыл. Я метался, не зная, где она может быть. В конце концов вернулся домой. Вытащил телефон из сумки, брошенной прямо у двери. Взглянул на экран, и внутри всё оборвалось – тысяча пропущенных от Тани.
Я как представил себе, как она там, бедная моя, сидела одна в полном неведении, ничего не понимая…
***
Я посмотрел на часы: половина седьмого. К Тане ехать ещё рано. А в больницу…
Тут из кухни показался отец. Вроде даже протрезвел немного.
– И что говорят врачи? – он привалился к стене плечом.
– То и говорят: обширный инфаркт передней стенки миокарда.
– Это как? Опасно очень? В какой она больнице?
– На Волжской.
– Надо подключить лучших врачей, чтоб все условия… В частную клинику. Я договорюсь…
– Маму сейчас нельзя перевозить. Она в реанимации, – ответил я, сдерживая глухое раздражение.
– А чего ты мне не позвонил сразу?
– Я звонил.
Отец побродил по дому, поохал и снова привязался.
– Ничего, Димка. Мама выкарабкается. Сейчас медицина нормальная. Эх…
Отец потер затылок.
– Слушай, а что делать-то теперь будем?
– Я никуда с тобой не поеду.
– Это я понял. А мне, как думаешь, надо… ну, остаться, в смысле, поменять билет?
Я даже отвечать ему не стал. Но позже в больницу мы поехали вместе. В реанимацию нас не пустили. Впрочем, отец и не стремился. Захотел бы – и до главврача дошёл, а то и в минздрав позвонил, как будто я не знаю, как он добивается всего, что другим не положено. Но тут кивнул, мол, ладно, нельзя так нельзя.
Заведующий кардиологии заверил нас, что сейчас состояние у мамы стабильное, но всё же лучше её сейчас не волновать. А ещё огорошил тем, что она, оказывается, уже перенесла один инфаркт некоторое время назад. «Тихий». То есть без всяких симптомов. Оказывается, бывает и так. А мы даже не подозревали.
– Главное, она стабильна, – успокаивал отец то ли меня, то ли себя.
Потом он отправился домой, а я поехал к Тане.
____________________
Дорогие читатели, небольшая ремарка по поводу отца Тани в связи с сомнениями в комментариях, что он, как алкоголик, может бросить пить. Я просто хочу напомнить, что его вряд ли можно считать алкоголиком. Для этого взрослому мужчине надо спиваться несколько лет. А он не был пьющим до того, как сел. В колонии тоже не мог пить. Освободился в конце сентября, только тогда и запил от безысходности, глуша тоску. То есть пьет всего 3-4 месяца, это крайне мало для того, чтобы появилась зависимость. Поэтому в его случае, как мне кажется, то, что его проняло и он захотел и бросил - это более, чем вероятно)
