Возле фонтана играли какие-то дети, прогуливались молодые женщины с колясками, а я сидел и не сводил взгляд с дорожки. Мимо прошли девчонки из нашего класса. Две из них мне помахали, третья – Диана – демонстративно отвернулась. Спустя минуту заметил ещё парочку – это уже были Танины одноклассницы. Но Таня задерживалась…
Мама позвонила мне дважды, хотя я предупредил ее с утра, что приду поздно. Из-за моей встречи с Таней она, по-моему, волновалась больше, чем я. Хотя спустя минут тридцать я и сам разволновался не на шутку. Подождал еще немного и в конце концов не выдержал. Что-то тут не так. Думал, может, в школу вернуться, там ее поискать? Но боялся, что вдруг уйду – и она придет. Разминемся.
Поколебавшись, решил всё-таки зайти в школу. Может, там её что-то задержало?
В фойе ее не было. Я отправился в то крыло, где находились спортзал и раздевалки. Там оказалось тихо и пусто. Спортзал был заперт, кабинет физруков – тоже. Я уже без всякой мысли дернул ручку двери женской раздевалки, понимая в общем-то, что здесь никого нет. И тут вдруг услышал:
– Кто это?
Голос был Танин.
– Таня? – Оглянувшись по сторонам, я вошел. Раздевалка, конечно, не дамская уборная, однако все равно было как-то не по себе. Расположение здесь было такое же, как в мужской, только зеркальное. Коридорчик метра два, справа душевая (у нас – слева), а дальше, собственно, сама раздевалка.
– Нет! – закричала Таня оттуда. Я остановился. – Не заходи сюда!
– Хорошо. Я тебя снаружи подожду? – я повернулся к выходу.
– Нет! Не уходи!
Я снова развернулся и уставился в недоумении в ту сторону, откуда Таня подавала голос.
– Дима… У меня неприятность. Я не могу отсюда выйти.
– Что случилось? Ты ушиблась? Поранилась? Можно я зайду?
– Нет! Кто-то украл мою одежду, – сдавленно произнесла она.
– Кто? Как?
– Пока я в душе мылась. Не знаю кто… Зеленцова, скорее всего.
– Почему не позвонила?
– Сумку тоже украли, а телефон там! Я уже тут сорок минут почти сижу… трясусь, что кто-то зайдет… и что никто не зайдет… – она всхлипывала.
– Слушай, я зайду, смотреть не буду. У меня есть спортивный костюм. Я тебе дам, ты оденешься. Потом вместе поищем твоё.
– Хорошо. Только не смотри!
– Да не смотрю я.
Повернув голову вбок, я зашел в раздевалку, тотчас ощутив ее присутствие. Она, бедная, жалась в углу. Я достал из рюкзака спортивные штаны и толстовку и протянул ей не глядя.
Почувствовал шорох рядом – это она приблизилась. К лицу тотчас прихлынула кровь.
Я слышал, как она переодевалась совсем близко, вдыхал ее запах, ловил ее движения боковым зрением, а остальное, помимо воли, представлял себе сам. И от этого повело так, будто по-настоящему вижу её всю. Было и стыдно, и сладко. В животе будто закручивалась спираль. Черт, лишь бы казуса не вышло…
Я закрыл глаза, попытался представить себе что-нибудь тоскливое, но мало помогло. Ещё и сердце молотило так, что перепонки разрывало.
– Я – всё. Выгляжу, наверное, смешно, – услышал я, открыл глаза и повернулся. Перевел дыхание. Оглядел её, не сразу сфокусировавшись. И мне кажется, она разгадала, какие мысли меня сейчас одолевали. Потому что тоже вдруг смутилась.
– Ты меня намного выше, всё на мне висит, болтается… – пробормотала, глядя вниз на себя.
– Ты красивая… – вдруг произнес я бездумно. Само вырвалось. И голос прозвучал как не мой, сдавленно, хрипло. Таня зарделась еще больше, но ответила полушепотом:
– Спасибо…
Я смотрел на нее и чувствовал себя так, будто стремительно пьянею. Не мог пошевелиться и не мог оторвать от нее глаз.
– И за костюм спасибо, – добавила она.
– Не за что, – выдавил я. Во рту вдруг пересохло. Я сглотнул, пару раз кашлянул.
– Только что теперь мне делать?
Я с трудом соображал и ответил не сразу.
– К охране пойдем. Здесь же камеры почти везде.
– Точно! – просияла она. – А у меня от ужаса совсем мозг отключился.
У меня тоже, подумал я, только не от ужаса…
28
Таня
Я лежала под одеялом и не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок, искала удобную позу, но сон никак не шел.
Впрочем, не в позе дело. Спонсор сегодняшней моей бессонницы – Дима Рощин. Сердце в груди пело соловьем, а в голове кружили мысли одна глупее и восторженнее другой. Меня буквально распирало от эмоций, и даже поделиться было не с кем.
Если совсем честно, то изредка, когда мне очень плохо или очень хорошо, я рассказываю об этом… Арише. Да, знаю, что со стороны это выглядит дико. Это, возможно, даже какой-то из вариантов «клиники». Но кому от этого плохо? А мне помогает, всегда помогало. Выговоришься и, вроде как, легче, словно тебя и в самом деле выслушал кто-то близкий.
Я даже придумала, как бы она сейчас выглядела. Впрочем, нет, не совсем придумала. Я наделила Аришу маминой внешностью с её школьной фотографии.
В оправдание скажу, что я не веду диалог в лицах сама с собой. В моем воображении Ариша никогда не отвечала, просто слушала внимательно и сопереживала. Мне этого было достаточно.
И сейчас у меня вдруг вырвалось:
– До чего же замечательный сегодня был день!
Но спохватилась и продолжать не стала, хотя день и правда выдался замечательный. И даже отец его не смог испортить, когда снова пристал ко мне вечером с расспросами: где была, куда ходила, что за вид? Даже те кошмарные сорок минут в раздевалке голышом ничуть его не омрачили.
Хотя тогда мне, конечно, было не до шуток…
Пока торчала там, как в ловушке, думала, что умру со стыда, если кто-нибудь войдет и увидит меня в таком виде. От одной мысли, что в раздевалку сунет свой нос, например, Попович (имел он такую привычку), скручивало все внутренности от страха и омерзения. Пожалуйста, только не он, молилась я. На уроке он и без того на меня гадко пялился.
Хотя было бы ненамного лучше, если б нагрянул кто-то из девчонок, потому что тогда вся гимназия назавтра с упоением мусолила бы новость: Ларионову застали голой в раздевалке! Если за поддельный храп полдня меня допекали, то во что бы вылился этот стыд – представить жутко. От позора потом не отмылась бы. Но ужаснее всего, мне казалось, то, что эти сплетни дошли бы и до Рощина. Стоило только подумать об этом, как сразу тошнота накатывала. Последние дни мне вдруг стало очень важно его мнение…
Я и всплакнула там, конечно, представляя, как он меня в сквере ждет и недоумевает… А, может, уже и не ждет. Да наверняка – столько времени прошло. И вряд ли еще когда-нибудь позовет, думала я.
