— Ну и дальше что? Созовём собрание, всем расскажем? Ты такой душнила, это просто тре… — пресекаю огрызания поцелуем. Сил нет, смотреть на неё и держаться. Дебильная маниакальность какая-то.
Наощупь захлопываю футляр, отодвигая, чтоб не мешался. Зато Софу притягиваю ближе и усаживаю на себя. Особого сопротивления не встречаю. На первых секундах пусть и чувствуется нерешительность, но острые ноготки вовсю хозяйничают на моём затылке, а губы, которые были совсем недавно “её” становятся моими. Теперь я делаю с ними, что хочу.
Чтобы она там не говорила, как бы не прятала голову в песок, как бы не открещивалась и не пыталась соскочить — Софа уже на крючке. Да и я, по ходу, тоже. Какая-то химия точно происходит… и это залёт.
Неосторожное движение съехавшей с неровного камня босоножки приводит к тому, что забытый футляр начинает скатываться вниз. Реакция Каминских настолько стремительная, что перехватываю её за бёдра в последний момент, не дав поприветствовать землю макушкой.
— Поймала! — вися вниз головой, хохочет она, прижимая инструмент к груди.
— А я тебя. Ты ж так не сигай, сотрясение схлопочешь, — возвращаю прыгуна на место.
— Для этого надо иметь, что сотрясать.
— Ты себя недооцениваешь.
— Хочешь сказать, я не совсем тупица?
— Далеко нет.
— Отлично. Значит, можно чудить дальше.
— Можно, только давай в другом месте. Здесь для тебя травмоопасно, — аккуратно слезаю вместе с ней, удерживая на руках. Что непросто с дополнительным грузом.
— В каком? — она тоже это понимает и прытко спрыгивает на песочек.
— Любом, — забираю футляр и беру её за руку. — Пошли.
— Куда?
— Куда-нибудь.
Идёт. Не очень смело, но не расспрашивает. А мне так-то и ответить нечего, сам не знаю направления. Просто увожу нас с линии закрытых отелей ближе к городу. Здесь хоть чувствуется жизнь, потому что последние минут десять мы словно в вымершем мире бродили, ни души. Машин не, людей нет, бродячих собак и то нет.
А вот когда выходим к трассе, картинка преображается. Куча мигающих вывесок, обслуживающих заведений, продуктовых и… верблюды на прогулке. Вот так вот, вроде цивилизация, а тут на те, верблюд, оставляющий за собой кульки счастья. Романтика востока.
Тот же сильный диссонанс вызывает и местный Мак, в который мы заходим. Стилистика — привычная, но борды над стойками все на абракадабре. Понимаешь, что к чему исключительно потому что помнишь меню.
Ну и контингент, разумеется. Туристов много, но всё же преимущество за местными. Девушки в хиджабах[1], мужчины в кандуре[2] — сидят за столиками, точат фри. Забавно.
— Я нормальная, если что, без предрассудков, но выглядит так, будто эту место сейчас подорвут, — заговорщицким шёпотом замечает Софа, когда мы находим свободное местечко в углу.
— О, чёрный юморок подъехал? Не испугаешься остаться одной?
— А ты куда?
— Заказывать. Что будешь?
— Что решишь, но я голодная. Мы с Павликом перекусили, но так, чисто по шавухе заточили.
— Принято, — ухожу к кассам, а когда возвращаюсь наблюдаю как в тактильном режиме с любопытством изучают скрипку. Плавно очерчивают контуры лакированного бока, поднимаются до грифа и замирают на колках. Либо я извращенец, либо у меня уже шашка дымит, но смотрится сексуально. — Экспонат можно трогать только с разрешения администрации.
— Прости, я не знала, — торопливо одергивают кисть.
— Да шучу. Трогай на здоровье, — придвигаю к ней поднос, садясь напротив. — Это моё, а это твоё. Не знал, что любишь.
— И поэтому взял… всё? — озадаченно смотрят на баррикады боксов с бургерами и наггетсами. Там ещё где-то внизу куриные крылышки притаились. И этот, брауни. — Я всё только к завтрашнему утру и съем.
— А мы никуда не торопимся.
— Ммм… — Каминских, подумав, первым тянется к Биг Маку. — Правильно ли понимаю, что у нас всё-таки свидание?
— В захудалой фастфудовской забегаловке?
— А чё нет? Мы люди простые, нам люксовых Мишленовских звёзд не надо.
— Тогда свидание.
— Забавно. Можно я только не буду строить из себя леди?
Леди? Софа? Смешно.
— Разрешаю, — милостивый взмах даёт полное добро.
— Шикарно, — не разменивая слова с делом, бургер едва ли не наполовину оказывается у неё во рту.
— Ого. А он у тебя вместительный. Надо взять на заметку, — иронично замечаю и… оказываюсь весь в майонезе и луке.
— Извиняюсь, — протягивая мне салфетку, давятся и громко ржут с набитым ртом, от чего на нас половина заведения оборачивается. — Мой мозг не в том направлении подумал.
— В том, в том, — подтирая капли с лица, заверяю я.
— Вот вы какой, господин Михеев? Скабрезная душонка.
— Сама виновата. Не стоило будить лихо.
— Все претензии к Тиме. Это он запорол тебе всю лафу.
— Мне? Только мне? — в ответ кокетливо пожимают плечиком. Типа, а я что? А я ничего. Не для себя старалась. — Так на секундочку, ты начала всё задолго “до”. Вот и получай последствия.
— Для протокола: я делала это во имя зарплаты!
— Отличная отмаза. Очень удобная, — проигнорировав Двойные Чизбургеры, останавливаю выбор на Цезарь-ролле. — Кстати, по поводу Нечаева. Тебе уже доложили новость?
— О грядущем музтандеме? А то, — вскрывая баночки, облизывают испачканные в кисло-сладком соусе кончики пальцев. Да она издевается. — Вообще, ему правда нужна коллаба[3]. Только для него выгоднее был бы фит[4] с кем-нибудь маститым на эстраде, но Тимоха встал в позу: хочу Павлика и всё тут.
— А чего хочет Павлик?
— А Павлик знает, что такая возможность даётся лишь один раз, но…
— Дай угадаю, страдает мысленными терзаниями из-за жениха?
— Угу.
— Значит, он реально существует?
— Существует.
— Прям железно?
— Я ж слышу её вечерние телефонные разговоры.
— Но тоже в глаза не видела?
— Не а. Фоток она не показывала. Только знаю, что он военный и вроде как они знакомы с пелёнок. Выросли в одном селе.
— Ууу, сильный козырь. Сдаётся, у Тимохи нет шансов. Там годы привычки за спиной.
— Привычка привычкой, — картошка по-деревенски лихо исчезает из подложки, но болтать это ей нисколько не мешает. — Только один непонятно где, а второй всегда под боком, пусть порой и излишне прессует. Здесь ключевое слово: рядом. Для нас… Большинства, по крайней мере, — поправляется Софа, назидательно вскинув картофелину. — Это столпы отношений. Поддержка, понимаешь? Плечо, на котором можно всплакнуть, когда всё плохо. Чтоб поистерить опять же было комфортно. А не через трубку.
