Малыш, номер 72, шипит мне в ухо:
— Дайте мне таблетку. Шейла стоит, ждет.
И чуваки тоже ждут.
Кто-то подходит ко мне с другой стороны и говорит:
— Так что, мистер Бакарди, у вас там демерол? В медальоне?
Это тот самый чувак, ну, который с тряпичным зверем. Номер 137. Он говорит:
— Собираетесь выступить на бис вместе с мисс Райт? Малыш, номер 72, говорит:
— Что он имеет в виду? Номер 127 говорит:
— А чего бы и не накормить наркотой своего сыночка? Его мать вы уже накормили…
Психованный биржевик надевает на руку имитацию «Ролекса». Достает из бумажного пакета убогую подделку под ремень «Хьюго Босс». У меня есть точно такой же, но настоящий. Висит дома в шкафу. Шейла смотрит в нашу сторону и говорит:
— Номер 72, вы идете? Малыш шепчет мне на ухо:
— Что мне делать? Трахнуть ее, говорю.
А этот, который с тряпичным зверем, говорит:
— Слушайся папу. Малыш, номер 72, говорит:
— Что он имеет в виду? Я пожимаю плечами.
Биржевик возится с запонками. Старается, чтобы получилось как можно дольше. Запонки — каратов на девять, не больше. Даже при таком тусклом освещении.
Малыш, номер 72, оборачивается к чуваку с тряпичным зверем. Лицо парнишки блестит от пота. Глаза распахнуты во всю ширь, так что белки видны сверху и снизу.
Он говорит:
— Дайте мне таблетку.
Чувак, номер 137, смотрит на мальчика. Смотрит долго.
Потом улыбается и говорит:
— А как ты расплатишься? И малыш говорит:
— У меня только пятнадцать баксов. Все, что есть в кошельке.
Наблюдая за Шейлой, которая по-прежнему наблюдает за биржевиком в их практически патовой ситуации, я говорю, что чуваку с тряпичным зверем нужны не деньги. Во всяком случае, уж никак не пятнадцать баксов.
Малыш говорит:
— А тогда что? Он говорит:
— Быстрее.
Я спрашиваю у малыша, знаком ли он с термином «подъемник». Вот того он и хочет, чувак номер 137.
И чувак улыбается, прижимая к груди своего зверя, и говорит:
— Вот того я и хочу.
На экранах вверху — крупный план сцены с проникновением. Вся мошонка того латиноса испещрена мелкими шрамами от неумелой электроэпиляции. Кратеры на лунной поверхности. Здесь около дюжины телеэкранов, и на всех — эти кошмарные, изрытые шрамами яйца под катастрофически сморщенной красной дыркой в трясущейся заднице.
Биржевик завязывает шнурки.
Шейла кричит с середины лестницы:
— Пожалуйста, джентльмены. Я прошу тишины. Мне надо подумать…
Она смотрит на лист у себя на планшете. Смотрит на малыша, номера 72. Смотрит на биржевика, который уже оделся и готов уйти.
Она говорит:
— Ну, хорошо. В порядке исключения… — Тычет пальцем в биржевика и говорит: — Номер 14, идите за мной. — Потом указывает на парнишку и говорит: — Номер 72, вы пока подождите.
Чуваки возвращаются к своим прерванным делам: разговаривают, жуют чипсы, ссут в туалете и не спускают за собой воду. Скрещенные пальцы расплетаются. На телеэкранах вверху страшный, как черт, латинос так обильно потеет, что бронзер течет у него по щекам, оставляя коричневые полоски. Кожа под бронзером — сухая, шелушащаяся, обгоревшая. Я указываю на экран и говорю, обращаясь не к кому-то конкретно, а просто так говорю, в пространство:
— Ребята, сделайте мне одолжение. Я говорю:
— Пристрелите меня, если когда-нибудь я буду выглядеть так же кошмарно.
Чувак номер 137, который стоит у меня за спиной, говорит:
— Уф, пронесло… Малыш, номер 72, говорит:
— А что такое «подъемник»? А Корд Куэрво говорит:
— Что ты сказал? — Он по-дружески тычет мне кулаком в плечо. Его бронзер слипается с моим бронзером, так что ему приходится отдирать пальцы от моего плеча.
Корд говорит:
— Там, в телеящике? Так это же ты, дружище. Типа лет пять назад.
18
Мистер 72
Мистер Бакарди смотрит на телеэкраны, подвешенные к потолку, на экраны, где крутят порно, и настойчиво повторяет:
— Нет, бля… не может такого быть…
Мистер Бакарди стоит, смотрит на телеэкраны. Сжимает двумя пальцами складку кожи, провисающей под подбородком, натягивает ее и отпускает. Он смотрит на телеэкран и гладит пальцами свои щеки, растягивает кожу, сдвигает ее к ушам, и морщинки вокруг его губ исчезают. Он говорит:
— Кретин-оператор, вообще не умеет снимать. Из-за него я там выгляжу по-уродски.
В некоторых местах его кожа — такая же сморщенная, как оболочка моего розового латексного секс-суррогата.
Мистер Бакарди настойчиво повторяет:
— В жизни я не такой. Осветители — идиоты, убить их мало…
Номер 137, бывший Дэн Баньян, держит своего пса для автографов на вытянутых руках, смотрит в его глаза-пуговки и говорит:
— Кто-то пошел в отказ…
Заголовки в газетах — это чистая правда. Слухи о том, почему сериал Дэна Баньяна сняли с эфира. Это не слухи. Так все и было на самом деле.
— Я был нищим актером, у меня не всегда были деньги на то, чтобы поесть, — говорит номер 137. Он стоит, запрокинув голову, но не смотрит на телеэкраны. Он улыбается в потолок. Смеется в пустоту. Он говорит: — Если подбирать сравнения, то я был живым воплощением того, что сейчас чувствует Касси Райт…
На экранах под потолком моя мама играет в «Отдрочении по-итальянски», играет таинственную авантюристку, международную преступницу, замыслившую украсть драгоценную диадему.
Мистер Бакарди втягивает живот и расправляет плечи.
Он говорит:
— Паршивое качество видео, поганое разрешение. Он говорит:
— Как будто снимали не с камеры в студии, а вообще со спутника.
Ярость и злость, говорит номер 137.
— Мне тогда было столько же лет, сколько тебе сейчас, — говорит этот парень, который был Дэном Баньяном, и смотрит на меня. Делает глубокий вдох, медленно выдыхает. Пожимает плечами и говорит: — Мне названивали из кредитной компании. Грозились изъять машину за неплатеж. Предупреждали, что если я буду и дальше затягивать выплаты, мне поднимут процентную ставку до тридцати процентов. — Он вздыхает и горбится, так что руки свисают чуть ли не до колен. Он говорит: — Тридцать процентов! При сумме в двадцать пять штук я бы не расплатился и до конца жизни!
Поэтому ему и пришлось сняться в порно.
