– Уведи её, – просит он, а сам уже срывается по направлению к дому, откуда ведётся всё не прекращающаяся трансляция.
–Я хочу посмотреть, – умоляюще смотрю на Артёма я, и он кивает в ответ.
– Я за то, чтобы лично выслушать претензии, – соглашается Артём, и мне становится виден экран, на котором, похоже, уже завершается моя сессия с Ильёй на благотворительном балу. Да, та самая, после которой он пообещал жениться.
Затем фото с Лёшей в его машине и с Никитой в ресторане, ещё в самый первый мой день.
Диктор продолжает мусолить, что всё же, как жить и с кем делить постель дело личное. На экране появляется фото Ильи, заходящего в ночной клуб вместе с Викой, но больше ни одной фотографии оттуда. Вместо этого на экране возникает очень эффектная, но заплаканная девушка и, когда речь заходит об обвинении в шпионаже и позорном увольнении только потому, что Алексей отказался признать свое собственное отцовство, я понимаю, что это та самая Диана. Следующий кадр – Алик и несколько фраз, характеризующих Никиту, как явного гомофоба, и в заключение опять звучит моё имя и появляется фото. . .
Да! Это фото из уборной того же ресторана, когда девчонка ударила меня по носу, но голос сообщает, что даже выигранная в споре секретарша не заслуживает такого скотского отношения, какое Соболев демонстрирует уже не в первый раз. . .
Свет гаснет, кажется, отключенный на общем щитке.
Мне хочется стать невидимкой. Мгновенно.
– Два–три месяца, и тебе будут также мило улыбаться в ответ. Не переживай, Маша, это конкретно удар по Никите и они знают, куда бить, – комментирует произошедшее Артём, стараясь меня успокоить.
Но мне это не нужно, мне нужен Никита, мне нужно рассказать ему про ту дурную девчонку, которая так гадски вывернула происшествие в ресторане.
Вокруг уже почти ничего не видно, но я, доставая на ходу телефон, включаю его на подсветку и, к счастью, прямо возле дома сталкиваюсь и обоими боссами.
Жесткий разговор о системе безопасности и взломе системы работников, обслуживающих эту часть мероприятия.
– Никита, – обращаюсь я к нему, когда в разговоре образуется пауза.
– Маша? Ты же должна быть с Артёмом! – чуть ли не выкрикивает он. – Отвези её домой. Сам. Доведи до двери, – даёт он указание Лёше. – Отключи телефон и из дома ни ногой, как только мы со всем разберемся, я заеду к тебе, и мы поговорим, – и без единого проявления близости говорит мне Никита и уже зовёт Макса.
– Пошли, Маш, он прав, мне тоже нужно кое–что выяснить, – нервно потирает шею Лёша, придерживая меня за спину и направляя к гаражу.
– А как же тут? И тебе неопасно сейчас уезжать?
– Бабуля со всем разберется, не переживай! Все получат точные указания, как воспринимать случившееся и не болтать лишнего. Удар не по мне, по Никите, причем вслепую, потому что о том, что он здесь будет лично, не знал никто. Обо мне не переживай, со мной человек из охраны, сейчас в любом случае лучше подстраховаться.
* * *
– Лёш, а Диана. . . – решаюсь я задать вопрос, уже на подходе к моей квартире, – она, и правда, в положении?
– Нет, – быстро отвечает он, – но проверить лишним не будет. Маша, ещё раз, про то, что я объяснял тебе в машине. Твоя репутация. . .
– Лёша, я всё поняла, спасибо. Мне важно, чтобы вы просто разобрались с этим. Никита. . . Ведь сколько времени это тянется за ним!
– Теперь точно разберётся, Маш, потому что они приплели и тебя. Всё будет отлично, – гладит он меня рукой по плечу, разворачивается и исчезает в лифте.
Боже, пусть у Никиты все получится!
Открываю дверь квартиры собственным ключом, захожу, сталкиваясь с отцом нос к носу и его тяжёлым, пристальным взглядом.
– Привет, пап.
– И когда ты собиралась сказать нам с матерью правду? – бьют в меня молнии прямо из его глаз.
– Папа, я все объясню, – стараюсь придать своему голосу больше значимости.
– Что? Что вместо работы, которой прожужжала нам все уши, ты работаешь секретаршей сразу у трёх мужиков? И где? На, мать её, Мусорке! И с кем? Ты не постеснялась притащить к нам в дом Черновского сынка, а я, старый дурак, поверил, что парень и сам с головой. Как же! Кончит так, как и его папаша!
И хрен с ним! Но это!
У меня перед глазами оказывается телефон, с той самой фотографией из ресторана, где мы вместе с Никитой сидим за столиком, и я даже. . . улыбаюсь.
– Я понимаю, тот хоть смазливый, но это, Маша?! ! Чему я учил тебя больше двадцати лет? Должен же быть хоть какой–то инстинкт самосохранения!
– Папа, все не так, как ты думаешь, дай мне рассказать! – повышаю голося, чтобы хоть что–то сказать в свою защиту.
– И что? Твои слова как–то исправят то унижение от звонка коллеги и вопроса, как я себя чувствую, когда мою дочь . . . Соболев?
– Это ложь!
– Ты с ним не работаешь и это фальсификация?
– Нет, но. . .
– Молчи! Не знаю, чем ты там думала, но чтобы в понедельник же уволилась! Никаких контактов! А раз ты согласна на работу секретаря, будешь варить кофе у меня под носом. С понедельника же! И никакого Соболева за километр! – грубо выговаривает он, а у меня внутри всё замирает.
Я могу уволиться.
Я могу варить кофе, в качестве основной работы.
Но. . . без. . . Никиты. . .
Дрожь возникает где–то в районе сердца, распространяясь с такой скоростью, что через пару секунд я еле держусь на ногах.
– Папа, постой, – бросаю ему уже в спину охрипшим от напряжения голосом.
Останавливается. Поворачивает голову со всё тем же презрением в глазах.
– Он. . . не такой. Как и Чернов, и Воронов, и Мусорка уже другая, папа! А с Никитой у меня ничего не было. . . Но. . . извини, пап, я хочу. . . чтобы. . . было. . .
Резкий разворот, распахиваю все ещё незапертую дверь и стремительно выбегаю на площадку, слыша себе в спину команду "стоять".
Из глаз уже вовсю текут слезы.
Господи, ну почему именно так приходит осознание ценности человека?. . Тогда, когда всё становится сложно. . . И сердце бьется с такой силой, что, того и гляди, начнет расползаться по швам. . . И боль, чтоотца никогда не устроит мой выбор.
Выхожу на улицу, прислоняясь спиной к прохладной стене дома.
– Спокойно, – вытираю я слезы ладошкой, – нужно собраться и решить, что делать дальше, – тянусь в сумочку за телефоном и чуть ли не подскакиваю от тихого женского голоса, зазвучавшего прямо рядом со мной.
– Мария, здравствуйте. Мы незнакомы, но я думаю, у нас есть кое–что общее.
Она держится в тени, не попадая даже под неяркий свет лампы над дверью подъезда.
