Тайка решила пока оставить жалобы Кощеевича без внимания.
— Кстати, а где Аленка?
— Спит твоя помощница, Таюшка-хозяюшка, — пробасил над ухом Никифор. — Умаялась, бедолага.
— Ладно, пускай спит. Кира, ты еще здесь?
— Так точно! — раздалось из-под стола.
Бахрома зашевелилась, но кикимору Тайка так и не увидела. Впрочем, это было и не важно.
— У меня для тебя особое задание: собери всю нечисть, которая еще не залегла в спячку, и поведай всем, что происходит. Скажи, кому страшно или одиноко — пусть идут ко мне. Дам конфет. И буду ответ держать.
— Ой, да дрыхнут все давно, — недовольно пробурчала Кира. — Только домовые остались да банники. Но к ним пущай Никифор идет. Меня они не любят.
— А вот пойду! И Сеньку с собой возьму.
Половицы мерно заскрипели: похоже, Никифор, не откладывая дело в долгий ящик, зашагал к выходу.
В безволшебном ноябре (2)
— Ладно, я тоже схожу, проверю, не пробудился ли кто в неурочный час, — пробубнила Кира с явной неохотой.
— Кстати, а ты сама-то почему не спишь, когда все твои товарки уже давно свили себе гнезда среди перегноя и листьев?
Тайка присела на корточки. До ее ушей донесся топот маленьких ножек, что-то легкое и невидимое прыгнуло Тайке на колени, и она услышала заговорщический шепот возле самого уха:
— Забыла, что ли, ведьма? Жар-цветок же! Жду, когда расцветет…
— А-а-а, — Тайка хлопнула себя по лбу, — так он уже почти. Там бутон вылез. Здоровенный!
Она показала ладонями размер, и Кира присвистнула:
— Вот это да! И ты молчала?!
Жаль, что сама Тайка была совсем не в том расположении духа, чтобы просто радоваться чудесным цветочкам.
— В натопленной бане его теперь держите, горе-садоводы, — буркнул Лис из-под одеяла. — Жар-цвет без тепла вмиг зачахнет, если волшебство иссякло.
Кира охнула:
— Ой, все! Коли так, побежала я баньку топить…
Так все и разбрелись по своим делам. Только Лис забрался под одеяло и притворился, что спит. А ставший бессловесным, но не безголосым коловерша вдруг ткнулся мокрым носом в Тайкину ладонь и муркнул. Она глянула вниз и чуть не прослезилась от умиления:
— Пушочек, родной, ты мне сушек принес? Вот спасибо! Сейчас я нам чайку горяченького сделаю…
Коловерша снова что-то промявкал, и Тайка, хоть и не поняла ни слова, была уверена, что тот сказал что-нибудь вроде: «Цени, Тая, какую вкусноту от сердца отрываю! Ну кто еще, кроме меня, о тебе позаботится, а?»
***
К вечеру в заброшенном доме собралось десятка два домовых и даже парочка нелюдимых банников. В темноте, кстати, всех стало видно — не так ясно, как раньше, но теперь Тайка хотя бы не боялась наступить на кого-нибудь из гостей.
Из старых знакомых заявился лохматый, как одуванчик, Фантик со своей сестрицей-погорелицей, за которой увивался Никифор. Остальных Тайка по голосам, конечно, не отличала, но на всякий случай еще раз повторила для всех: волшебство обязательно вернется! Надо лишь немного подождать.
— А если нет, что тогда? — пролепетал Фантик, обнимая сестру Анфиску. — Мы все умрем?
Домовые тут же зашумели, заволновались.
— Заглохните, пустомели, — осадил их Никифор. — В других деревнях, чай, живет наш брат — и ничего, не жалуется! А то, что видеть нас люди перестанут, — ну что ж поделать, нынче век такой! Тех-но-ло-ги-чес-кий! В домовых все меньше верят, но мы людям и без того помогать будем: такова уж наша природа.
— Как трогательно, — умилился с печки Лис. — Я сейчас расплачусь!
— Может, все-таки перестанешь ерничать и слезешь к ужину? Я суп сварила, — Тайка открыла крышку и вдохнула аромат. — М-м-м, пальчики оближешь.
— А с чем суп? — с деланным равнодушием поинтересовался Кощеевич, но в животе у него предательски заурчало.
— С белыми грибочками и домашней сметанкой.
Тайка звякнула половником о край кастрюли, зачерпнула варево и, попробовав, расплылась в блаженной улыбке.
Чародей сдался почти сразу:
— Ладно, уболтала, сейчас спущусь.
***
Кира вернулась домой к самому концу ужина и радостно отрапортовала, что другой полевой али лесной нечисти по дороге не встретила, зато баньку растопила на славу, поэтому горшок с Жар-цветком теперь точно не замерзнет. И ежели кто косточки свои желает погреть — добро пожаловать. А то чего густому пару зря пропадать?
Никифор сразу же воспрял духом, построил домовых, выдал каждому по березовому венику и повел дорогих гостей мыться-париться, а Тайка, оставив мытье посуды на едва проснувшуюся Аленку, вернулась в комнату к Яромиру. Свет зажигать не стала — уже и без того запомнила, где что лежит. Осторожно сменила очередной компресс, наложила новую повязку и прислушалась к неровному частому дыханию дивьего воина…
Да, она делала все, что было в ее силах, но, увы, ей оставалось только ждать и верить, что Мара Моревна найдет свою чудодейственную травку вовремя. Не зря же говорят, что ведунья имеет власть и над жизнью, и над смертью! Если у нее не выйдет, значит, уже никто не сможет помочь.
***
Весь остаток вечера Тайка провела с раненым. Смачивала его сухие потрескавшиеся губы водой, заваривала травы для ран — ведь те остались лечебными даже без волшебства. Ей даже удалось немного сбить жар (талая вода — это, конечно, хорошо, но парацетамол, за которым нелетучий Пушок сгонял до дому, помогал сильно лучше), и новая порция зеленки тоже оказалась весьма кстати.
Около полуночи, когда Тайка начала клевать носом, она вдруг почувствовала тычок в бок. Сперва даже обрадовалась: подумала, может, Яромир очнулся. Но оказалось, это пришла Кира.
— Не время спать, ведьма! — Она снова ткнула Тайку пальцами под ребра. — Жар-цвет расцвел! Пора собирать урожай.
— Что ты, что ты! — Тайка замахала руками. — Если мы сейчас сорвем цветок, то получим самые обычные семена, как у подсолнечника. Они не будут волшебными: магии-то нет. И Алконост нипочем не прилетит.
— Ох… И что же нам теперь делать? — упавшим голосом спросила кикимора.
В безволшебном ноябре (3)
— Ждать. И топить баньку.
— Что-о-о? Прямо круглые сутки?
Кира заныла, как старая бабка с вечным радикулитом, но Тайка точно знала, что кикиморы ничем подобным не болеют, хоть и выглядят сухонькими да костлявыми.
— Ну да. А как же иначе, когда без волшебства? В городе для этого зимние оранжереи есть, а нам здесь по старинке придется…
Кира вздохнула, махнула рукой и утопала, недовольно бормоча себе под нос:
