– Люда, ты идешь? – заглянул я к ней.
– Убирайся!
Ни хрена себе прием.
Журбина сидела в кресле и курила, стряхивая пепел в кружку.
– Ты же вроде не куришь? – переступил я порог.
– Ты не слышишь, что я тебе говорю?! – Она обожгла меня злым взглядом. – Закрой дверь с той стороны!
– На оперативку всех позвали, – сообщил я ей и вышел.
– Идите вы все в задницу! – услышал я в спину. Дальнейшие ругательства заглушила захлопнувшаяся дверь.
Значит, помашем рукой нашим с начальницей хорошим отношениям. Походу, они себя изжили.
Мы, нераскрытчики, со своей камчатки прибывали на оперативные совещания самыми последними. Вот и в этот раз я зашел в кабинет начальника следствия, когда там уже были все.
Встретили меня коллеги заинтересованными взглядами, несколькими хлопками в ладоши и возгласом «красавчик!». Это не удержалась старший следователь Акимова, что ехидно мне улыбалась.
– Добрый вечер, – решил я быть вежливым, гадая про себя, позволено ли мне будет сегодня занять уже ставшее родным кресло.
– Ну что там у тебя? – нетерпеливо спросил меня Головачев.
– У меня все по плану, товарищ подполковник. Сотрудника сберкассы допросил, выписку по номерам купюр получил. Они частично совпали с изъятыми при обыске, – бодро отчитался я, кладя перед начальником озвученные документы, а также протокол обыска.
Изучал Головачев материалы дела в абсолютной тишине. По мере моего доклада лица коллег вытягивались, а сейчас все напряженно ждали реакции начальства. Подтвердит ли тот мои слова.
– По краю ведь, Альберт, прошел. – Головачев поднял на меня взгляд. – Ты это понимаешь? – строго спросил он.
– Так точно, товарищ подполковник, – и не подумал я спорить.
– Овсянникова своего срочно в розыск объявляй, – перешел тот к распоряжениям. – И документы больше не рви. – Подполковник усмехнулся.
– Так точно, – произнес я удивленно. – А меня разве не отстраняют от дела?
– За что тебя отстранять? – теперь уже напоказ удивился Головачев. – На время расследования уголовного дела поступаешь в распоряжение товарища Курбанова. Тебе все понятно?
– Ага, – не по уставу ответил я, поскольку был не рад такому повороту.
Я посмотрел на Курбанова. Он посмотрел на меня, и мне его ухмылка совершенно не понравилась.
С расстройства я плюхнулся в кресло, уже не рассуждая о том, позволено ли мне такое самоуправство.
Домой я попал только после девяти вечера и, даже не поужинав, завалился спать. Вымотал меня этот Овсянников. Увижу – пристрелю. А вообще, удачная получилась бы комбинация. Провести негласный обыск у Овсянникова, а затем при задержании его ликвидировать. На этой мысли я и заснул.
Утром уже не был так кровожаден. Перегруженный мозг отдохнул и бредовые идеи больше не генерировал. Встретив в коридоре райотдела Овсянникова, лишь слегка удивился. Его конвоировали на третий этаж два вооруженных сотрудника дежурной части.
– Пока ты бегал, я твою подружку Анечку отодрал, – поприветствовал я его душевно.
Он дернулся, обжигая меня ненавистным взглядом. Конвоиры едва успели удержать такого бугая.
– Врешь, ментяра! – процедил он, краснея лицом. Жилы на его шее вздулись, мышцы напряглись. Овсянников пытался освободиться и дотянуться до меня.
– У нее родинка на попке. – Я гнусно ухмыльнулся.
Он зарычал, его взгляд помутнел. Конвоиры принялись выворачивать ему руки, а для профилактики прописали по почкам.
– Следак, ты чего творишь?! – наехал на меня один из них.
– Моральную компенсацию получаю, – огрызнулся я и, удовлетворенный, свернул к себе в кабинет.
– Альберт, все нормально, не в претензии, – окликнул меня второй из позавчерашней дежурной смены. – Спасибо за повод!
Минут через пять ко мне заглянула Ирочка.
– Тебя Курбанов зовет, – передала она распоряжение первого зама.
Оказалось, старший вновь созданной следственно-оперативной группы, куда включили и меня, решил провести мне мастер-класс по допросу подозреваемого.
Курбанов не стал отпускать конвоиров. Он то ли шестым чувством, то ли из-за слегка помятого вида подозреваемого понял, что тот буйный. Еще и недавний его побег говорил о том, что надо подстраховаться. Поэтому в кабинете мы находились впятером.
Я примостился возле двери в кресле. У нас здесь почти в каждом кабинете кресло-кровать стоит – очень удобно. Овсянников сидел ко мне спиной, еще и один из конвойных за его спиной маячил, так что он меня не видел.
Курбанов начал допрос, как и положено, с удостоверения личности допрашиваемого, затем, минуя стадию ознакомления подозреваемого с его правами, приступил к выяснению обстоятельств дела. Когда, куда, в каком составе и каким способом проникли, сколько и где конкретно нашли денег, откуда о них узнали, кто навел, как распорядились и так далее.
Курбанов сразу зашел с козырей – с результатов обыска. И, как пишут в учебниках, подозреваемый признал вину под тяжестью доказательств. И Анечку он тоже сдал, сплевывая и называя свою бывшую подружку шлюхой.
– Понял, как надо работать? – упиваясь собственным профессионализмом, обратился ко мне Курбанов.
– Я в восхищении, – состроил я подобающее случаю выражение лица.
Овсянников медленно обернулся на звук моего голоса.
– Рр-р-р-ры! – прорычал он и каким-то непостижимым образом, оттолкнувшись ногами от пола, совершил гигантский прыжок в мою сторону. Стул, на котором он до этого сидел, с грохотом рухнул, конвоир, что оказался на пути подозреваемого, от удара корпусом отлетел к стене, словно сбитая шаром кегля. Второй конвоир сорвался с места и рванул следом за Овсянниковым.
Курбанов орал во всю глотку: «Держи его!»
У меня под руками оказался лишь станок для сшивания уголовных дел – это такой металлический ящик с тяжелой крышкой – вот именно им я и приложил со всей дури Овсянникова по тому месту, что подвернулось.
Он хекнул, брызнул кровью изо рта и начал заваливаться. В этот момент сзади на него навалился подоспевший конвоир. Чуть погодя оклемался второй, которого на время оглушило от удара. Овсянникова вновь скрутили, немного попинали для острастки и оставили лежать мордой в пол.
– Я тебе, паскуда, попытку побега из-под стражи пришью и нападение на сотрудников милиции! Понял меня?! – бесновался над ним Курбанов, пылая праведным гневом.
На шум в кабинет начали заглядывать следователи. Первый зам, брызгая слюной, гнал их с помощью мата. Все никак не мог отойти от произошедшего, вернее, от осознания последствий того, если бы преступнику удалось осуществить побег.
Наконец Овсянникова рывком подняли на ноги и увели в дежурку.
