Настоящий свет бывает только тогда, когда Мона открывает холодильник или микроволновку.
Из-за стен доносится лошадиное ржание и грохот пушек. То ли храбрая и упрямая красавица южанка пытается сдержать натиск Армии Союза, которая рвется спалить квартиру соседей, то ли они смотрят фильм, врубив телевизор на полную громкость.
Из квартиры сверху доносится бой сирены и вопли, которые нам положено игнорировать. Визг шин и грохот выстрелов — нам приходится делать вид, что это нормально. Это ненастоящее. Всего-навсего телевизор. От грохота взрывов дрожит потолок. Женщина умоляет кого-то, чтобы он ее не насиловал. Это ненастоящее. Это все понарошку. Всего-навсего фильм. Мы — цивилизация мальчиков-шутников. Мы кричим, что на стадо напали волки. А волков нет и в помине.
Эти драма-голики. Эти покое-фобы.
Мона босая, в белом махровом халате. Лак у нее на ногтях — черный. Она берет у Элен бокал, измазанный по краю розовой помадой, и уносит его на кухню.
Звонят в дверь.
Мона сначала подходит к каминной полке и ставит на нее бокал с красным вином. Она говорит:
— Не ставьте меня в неудобное положение перед моим ковеном, — и идет открывать.
На пороге стоит невысокая женщина в очках в широкой оправе из черной пластмассы. На ней — стеганые кухонные рукавички, и она держит в руках накрытую крышкой кастрюльку.
Я принес готовый салат из трех видов фасоли, купленный в ближайшей кулинарии. Элен принесла макароны из “Чешской кухни”.
Женщина в очках вытирает ноги о коврик у двери. Она смотрит на Элен и на меня и говорит:
— Шелковица, у тебя гости.
Мона бьет себя по виску и говорит:
— Шелковица — это я. То есть это мое викканское имя. Шелковица. — Она говорит: — Воробей, это мистер Стрейтор.
Воробей молча кивает.
Мона говорит:
— А это моя начальница...
— Шиншилла, — говорит Элен.
Микроволновка начинает бибикать, и Мона уводит Воробья на кухню. Элен подходит к камину и отпивает вина из бокала.
Звонят в дверь. Мона кричит из кухни, чтобы мы открыли.
На этот раз — молодой человек с длинными светлыми волосами и рыжей козлиной бородкой, в спортивных штанах и футболке с длинными рукавами. В руках у него — железный котелок, накрытый стеклянной крышкой. Из-под крышки сочится какая-то липкая коричневая жижа, а сама крышка запотела изнутри. Он переступает через порог и вручает мне котелок. Снимает свои теннисные туфли, стягивает футболку через голову. Его длинные волосы рассыпаются по плечам. Он швыряет футболку на котелок у меня в руках и снимает штаны. Штаны он тоже вручает мне и стоит, руки в боки, в чем мать родила.
Элен запахивает шубу и допивает остатки вина.
Котелок очень тяжелый. От него горячий дух. Пахнет жженым коричневым сахаром и то ли тофу, то ли грязными тренировочными штанами.
И Мона говорит:
— Устрица! — Она тоже вышла в коридор. Она забирает у меня одежду и котелок и говорит: — Устрица, это мистер Стрейтор. — Она говорит: — Все, кто не знает: это мой парень, Устрица.
Парень убирает волосы с глаз и таращится на меня. Он говорит:
— Шелковица думает, что вы знаете текст баюльной песни. — Его член похож на мягкий розовый сталактит из сморщенной кожи. Крайняя плоть проколота серебряным колечком.
Элен улыбается мне, но ее зубы сжаты.
А этот парень, Устрица, хватается за отвороты Мониного халата и говорит:
— Блин, на тебе слишком много одежды. — Он наклоняется к ней и целует ее, перегнувшись через котелок.
— Мы исполняем обряд без одежды, — говорит Мона, глядя в пол. Она краснеет и указывает котелком на Элен. — Устрица, это миссис Бойль, я на нее работаю.
Подробности об Устрице: у него очень светлые волосы, они топорщатся во все стороны, как иголки на сосне, в которую ударила молния. У него тело как у подростка. Ноги и руки как будто все состоят из отдельных сегментов: массивные крепкие мышцы и узкие суставы — колени, локти, запястья.
Элен протягивает ему руку. Устрица пожимает ее и говорит:
— Кольцо с оливином...
Такой весь голый и молодой, он поднимает руку Элен повыше. Весь загорелый и мускулистый, он смотрит на се кольцо, потом скользит взглядом по ее руке и заглядывает ей в глаза. Он говорит:
— Не всякий решится носить такой сильный камень. Страсть, заключенная в нем, подчиняет себе волю слабых. — И он припадает к нему губами.
— Мы исполняем обряд без одежды, — говорит Мона, — но вам не обязательно раздеваться. То есть совершенно не обязательно. — Она кивает в сторону кухни и говорит: — Устрица, пойдем — ты мне поможешь.
Уже уходя, Устрица оборачивается ко мне и говорит:
— Одежда — высшее проявление нечестности. — Он улыбается уголком рта, подмигивает и говорит: — Классный галстук, папаша.
Я считаю — раз, считаю — два, считаю — три... Когда Мона уходит на кухню, Элен говорит мне:
— У меня в голове не укладывается, что вы все ему рассказали.
Она имеет в виду Нэша.
У меня не было выбора. К тому же он все равно не найдет текста песни. Я сказал ему, что свою книгу я сжег. И все остальные книги, которые мне удалось разыскать. Он не знает про Элен Гувер Бойль или про Мону Саббат. Он никогда не узнает, что это за стихотворение.
Из оставшихся книг еще несколько дюжин хранится в публичных библиотеках. Может быть, мы сумеем их разыскать и уничтожить страницу 27, пока будем охотиться за изначальным источником. — “Книга теней”, — говорит Элен. Гримуар, как его называют ведьмы. Книга заклинаний. Власть над миром, оформленная в слова.
Звонят в дверь. Еще один парень раздевается догола прямо в прихожей. Он представляется — Еж. Подробности о Еже: дряблые мышцы, отвисшая задница. После рукопожатия у меня на ладони остаются короткие черные волоски — точно такие же, какие растут у него на интимном месте.
Элен прячет руки в рукавах своей шубки. Она подходит к камину, берет с алтаря апельсин и принимается его чистить.
Приходит мужчина по имени Барсук с живым попугаем на плече. Приходит женщина по имени Ломонос. Приходит Лобелия. Лазурная птица звонит в дверь. Потом — Опоссум. Потом приходит Чечевица, или она принесла чечевицу — я так и не понял. Элен выпивает еще одно жертвенное подношение. Мона выходит из кухни с устрицей, но уже без халата.
В коридоре у двери остается куча грязной одежды, и мы с Элен — единственные, кто одет. Где-то в куче одежды звонит мобильный, и Воробей отрывает его, чтобы ответить. Она наклоняется над разбросанной одеждой, ее груди свисают, на ней — только очки в черной пластмассовой оправе. Она говорит в трубку:
