Слышно, как кто-то снимает с мольберта холст. Шаги несут его через комнату. Что на нем – Мисти не знает.
Тэбби не вернуть. Может, Иисус бы смог, или джайн-буддисты, – но больше никто. Нога Мисти в гипсе, ее дочь мертва, муж в коме, сама Мисти поймана в ловушку и угасает, отравленная, с головными болями – если доктор прав, она могла бы гулять по воде. Могла бы оживлять мертвецов.
Мягкая рука смыкается на плече, и голос Грэйс приближается к уху.
– Сегодня днем мы развеем пепел Тэбби, – говорит она. – В четыре часа, на мысу.
Весь остров, все будут там. Так же, как были на похоронах Гэрроу Уилмота. Доктор Туше, бальзамирующий тело в смотровом кабинете, выложенном зеленой плиткой, со счетоводским стальным столом и обгаженными дипломами на стене.
Прах к праху. Ее ребенок в урне.
«Мона Лиза» Леонардо – всего лишь тысяча тысяч мазков краски. «Давид» Микеланджело – лишь миллион ударов молотом. Каждый из нас – миллион кусочков, правильно собранных в целое, не более того.
С липкой лентой на глазах, держа лицо расслабленным, – как маску, – Мисти спрашивает:
– Кто-нибудь ходил сообщить Питеру?
Кто-то вздыхает -долгий вдох, потом выдох. Грэйс говорит:
– Что это даст?
Он ее отец.
Ты ее отец.
Серое облако Тэбби унесет ветер. Понесет вдоль берега обратно, к городку, к гостинице, к домам и церкви. К неоновым вывескам, рекламным щитам, корпоративным логотипам и торговым маркам.
Дорогой милый Питер, можешь считать, что тебе сообщили.
15 августа
ПРОСТО НА ЗАМЕТКУ, одна из проблем с худфаком в том, что он делает тебя куда уж менее романтичной. Вся эта куча хлама о художниках и мансардах исчезает под грузом знаний по химии, по геометрии и анатомии. Вещи, которым тебя учат, объясняют мир. Образование оставляет все очень ясным и прилизанным.
Очень растолкованным и осмысленным.
Все время романа с Питером Уилмотом Мисти знала, что любила не его самого. Женщины попросту ищут лучший биологический образец на роль отца своих детей. Здоровая женщина повязана с поисками треугольника гладких мышц в открытом Питеровом воротнике, потому что в процессе эволюции люди утратили волосы, чтобы потеть и охлаждаться, когда избавлялись от горячей устаревшей формы какого-то животного волосяного протеина.
Мужчины с меньшим растительным покровом также менее претендуют на роль прибежища для вшей, блох и клещей.
Перед их свиданиями Питер брал ее картину. Та была в рамке и за стеклом. А Питер прижимал две длинные полоски сверхлипкой двусторонней монтажной ленты на оборот рамки. Осторожно, не касаясь липкой ленты, он укутывал картину в подол своего мешковатого свитера.
Любой женщине понравится, как Питер запускает пальцы в ее волосы. Это элементарная наука. Физическое касание подражает ранним практикам родительского ухода за ребенком. Оно стимулирует выработку гормона роста и энзимов декарбоксилазы орнитина. С другой стороны, пальцы Питера, гладящие ей затылок, естественно снизят уровни ее гормонов стресса. Это было доказано в лаборатории, когда детенышей крысы гладили кисточкой.
После того, как узнаешь биологию, будет недосуг ей пользоваться.
На свиданиях наши Питер и Мисти ходили по музеям и галереям. Только вдвоем, шли и общались, а Питер в фас казался чуть квадратным, чуть беременным ее картиной.
В мире нет ничего особенного. Никакого волшебства. Только физика.
Идиоты вроде Энджела Делапорта, которые ищут сверхъестественных объяснений для обычных вещей – такие люди доводят Мисти до белого каления.
Прогуливаясь по галереям в поисках пустого места на стене, Питер был живым эталоном золотого сечения, формулы, которой греческие скульпторы пользовались для вычисления идеальной пропорции. Его ноги были в 1,6 раз длиннее чем туловище. Туловище – в 1,6 раз длиннее головы.
Посмотри на свои пальцы – как первый сустав длиннее второго, а второй длиннее конечного. Это отношение называется «фи», по скульптору Фидию.
Твоя архитектура.
На прогулке Мисти рассказывала Питеру о химии рисования. О том, как физическая красота оказывается химией, геометрией и анатомией. Искусство на самом деле наука. Исследовать, почему людям что-то нравится, чтобы воспроизвести его. Скопировать его. Парадокс – «создавать» настоящую улыбку. Прокручивать снова и снова спонтанный момент ужаса. Весь пот и утомительный труд, ведущий к созданию того, что кажется простым минутным делом.
Когда люди разглядывают потолок Сикстинской капеллы, им следует знать, что карбоновая черная краска – копоть природного газа. Мареновый розовый цвет – корнеплод растения марены. Изумрудный зеленый – ацетоарсенит, так же называемый «парижским зеленым», и применяемый как инсектицид. Как яд. Тирийский пурпур делается из моллюсков.
А наш Питер вытаскивал картину из-под свитера. В галерее в одиночку, когда никто не видел, он прижимал к стене картину с каменным домом за штакетником. И тут же была она, подпись Мисти Марии Клейнмэн. А Питер говорил:
– Я же сказал тебе, что однажды твоя работа будет висеть в музее.
В его глазах был темный египетский коричневый, цвет, сделанный из ископаемых мумий, из костяного пепла и смол, и использовавшийся до девятнадцатого века, до того, как художники открыли этот мерзкий факт. После того, как годами скручивали губами кисти.
Пока Питер целовал ее в затылок, Мисти рассказывала, мол, когда смотришь на «Мону Лизу», нужно помнить, что жженая охра – попросту глина, крашеная железом с марганцем и запеченная в печке. Коричневая сепия – чернильные мешочки каракатиц. Голландский розовый – давленые семена подорожника.
Идеальный язык Питера вылизывал ее под ухом. Что-то, но не картина, торчало у него в штанах.
А Мисти прошептала:
– Индийский желтый – моча коров, которых кормят листьями манго.
Одна рука Питера обвила ее плечи. Другой рукой он надавил ей под коленку, пока та не согнулась. Питер опустил ее на мраморный пол галереи, и сказал:
– Te amo, Мисти.
Просто на заметку – получился маленький сюрприз.
Навалившись на нее весом, Питер добавил:
– Ты считаешь, что знаешь так много.
Искусство, вдохновение, любовь – их так легко расчленить. Объяснить и развеять.
«Цвета красок „ирисовый зеленый“ и „сочный зеленый“ – цветочный сок. Цвет „каппагский коричневый“ – ирландская грязь», – шептала Мисти. Киноварь – ярко-красная руда, которую сбивают стрелами с высоких испанских утесов. Бистр – желтовато-коричневая сажа, остающаяся от жженых буковых дров. Каждый шедевр – попросту земля и прах, собранные воедино неким идеальным образом.
Земля к земле. Прах к праху.
