– Если бы я умел перемещаться во времени, я бы отправился на рыбалку со своим дедом.
Я слегка оторопел.
– Я тоже часто рыбачил с дедушкой…
Забавно все-таки, как двое мальчишек вроде нас могут начать жизнь в одной точке, а потом сворачивать в противоположные стороны и стать в итоге совершенно разными людьми.
– Моего деда давно уже нет с нами, но я все еще по нему скучаю, – признался я.
– А я не был знаком со своим, – сказал Шэй. – Но должен же у меня быть дедушка, правда?
Я недоуменно уставился на него. Как же бедолаге жилось, если даже воспоминания приходится выдумывать?
– Где ты провел детство, Шэй?
– Свет… – ответил Шэй, пропустив мой вопрос мимо ушей. – Как рыба понимает, где она находится? Ведь на дне океана все постоянно меняется. Если ты вернулся, а все уже другое, разве это место осталось прежним?
Дверь на ярус отворилась, и на помост вышел надзиратель с металлическим табуретом.
– Возьмите, отче, – сказал он, ставя табурет перед камерой Шэя. – На случай, если вы тут надолго.
Я узнал его: это был мужчина, который искал меня в прошлый раз, когда я беседовал с Люсиусом. Его маленькая дочь страдала от страшной болезни, но потом выздоровела – и он был уверен, что к этому причастен Шэй. Я поблагодарил и дождался его ухода, прежде чем продолжить разговор.
– Ты когда-нибудь казался себе такой рыбой?
Шэй посмотрел на меня так, будто это я не мог поддержать простейшей беседы.
– Какой еще рыбой?
– Ну, той, которая не может найти дорогу домой.
Я знал, к чему веду – к истинному спасению, вот к чему, – но Шэй сбил меня с курса.
– У меня было множество жилищ, но только один дом.
Он сменил несколько приемных семей, уж это-то я помнил еще посуду.
– И что же это за место?
– Там, где моя сестра была рядом. Я не видел ее с шестнадцати лет. С тех пор как меня посадили в тюрьму.
Я помнил, что он когда-то попал в колонию для несовершеннолетних за поджог, а вот о сестре ничего вспомнить не мог.
– А почему она не пришла на суд? – спросил я и тут же осознал, какую грубую ошибку допустил: откуда мне было это знать, если я там не присутствовал?
Впрочем, Шэй ничего не заметил.
– Я попросил ее не вмешиваться. Не хотел, чтобы она кому-то рассказала о моем поступке. – Он замешкался. – Я хочу поговорить с ней.
– С сестрой?
– Нет. Она и слушать не станет. Со второй. Она будет слышать меня, когда я умру. Будем слышать меня каждый раз, как ее дочь заговорит с ней. – Шэй поднял глаза. – Помните, вы говорили, что нужно спросить, хочет ли она принять мое сердца? А что, если я сам спрошу?
Привести Джун Нилон на свидание с Шэем было не легче, чем перетащить Эверест в Колумбус, штат Огайо.
– Не уверен, получится ли…
С другой стороны, личный контакт с Джун, возможно, поможет Шэю понять разницу между человеческим и божественным прощением. Возможно, если сердце убийцы окажется в груди ребенка, всем станет понятно, как добро – в буквальном смысле – растет из злодейства. И биение пульса Клэр успокоит Джун гораздо лучше, чем все мои молитвы.
Возможно, Шэй действительно разбирался в вопросах искупления лучше, чем я.
Сейчас он стоял у стены, поглаживая железобетон и словно считывая историю всех прошлых узников.
– Я попытаюсь, – сказал я.
Какая-то часть меня считала нужным сказать Мэгги Блум, что я был одним из присяжных, вынесших приговор Шэю Борну. Одно дело – скрывать правду от самого Шэя, совсем иное – подвергать риску судебное дело, которое готовила Мэгги. С другой стороны, я обязан был примирить Шэя с Богом, пока он жив. Стоило же мне открыться Мэгги – и она тут же велит мне убираться прочь и найдет ему другого духовника, к которому не сможет придраться ни один судья. Я долго, рьяно молился об этом, и пока что мне удавалось сберечь свою тайну. Господь хотел, чтобы я помог Шэю. По крайней мере так я увещевал себя, чтобы не признать очевидного: я тоже хотел ему помочь, ведь однажды я уже отказал ему в помощи.
Офис АОЗГС располагался прямо над типографией, повсюду пахло свежей краской и тонером. На глаза то и дело попадались комнатные растения на разных стадиях умирания, большую часть пространства занимали канцелярские шкафы. За конторкой сидела молоденькая ассистентка, барабанящая по клавишам с такой силой, что монитор, казалось, с минуты на минуту взорвется.
– Чем могу быть полезна? – осведомилась она, даже не поднимая глаз.
– Я хотел бы поговорить с Мэгги Блум.
Ассистентка подняла правую руку, продолжая печатать левой, и указала большим пальцем куда-то вверх и налево. Я немного побродил по извилистому коридору, переступая через коробки с документами и стопки газет, пока не наткнулся на Мэгги, которая, сидя за столом, царапала что-то в линованном блокноте. Увидев меня, она радушно улыбнулась.
– Слушай, – воскликнула она, как будто мы были давними друзьями, – у меня потрясающие новости! Кажется, Шэя могут повесить. – Она побледнела. – Ну, не то чтобы потрясающие новости, конечно… В смысле… Ну, ты понимаешь.
– А это ему зачем?
– Если его повесят, он сможет отдать свое сердце. – Мэгги нахмурилась. – Но сначала нужно выпросить у тюрьмы разрешение на обследование, ведь сердце может оказаться слишком большим для ребенка…
Я набрал полные легкие воздуха.
– Нам нужно кое-что обсудить.
– Священник, который хочет исповедаться, – это, честно говоря, большая редкость.
Знала бы она, в чем состоит моя исповедь. «Ты это делаешь не ради себя», – напомнил я и постарался впредь думать только о Шэе.
– Шэй хочет лично спросить у Джун Пилон, согласна ли она принять его сердце. К сожалению, свидание с ним не входит в ее список неотложных дел. Я же хочу узнать, существует ли какой-либо юридический механизм вмешательства в подобные вопросы.
Мэгги удивленно вскинула бровь.
– Думаешь, будет лучше, если он сам поделится с ней этой информацией? Вряд ли это поможет нашему делу…
– Я понимаю, что ты просто выполняешь свою работу, – сказал я. – Но и я ведь выполняю свою. Возможно, спасение его души не имеет для тебя особой важности, но для меня это первостепенная задача. В данный момент Шэй уверен, что его спасет лишь донорство. Но между милосердием и спасением – огромная разница…
Мэгги положила руки на стол, давая понять, что готова выслушать меня до конца.
– И в чем же она заключается?
– Ну, Джун может простить Шэя. Однако только Бог способен искупить его грехи – и это никак не связано с его внутренними органами. Да, если бы он пожертвовал свое сердце, это был бы прекрасный, самоотверженный поступок, идеально подходящий для завершения земного пути. Но поступок этот не спишет его долгов перед семьями жертв, и Бог не наградит его скаутским значком отличия. Подлинное спасение лежит вне личной ответственности. Спасения не нужно добиваться – ты получаешь его из рук Иисуса.
