— Что ж, вот и дождались, — шепчет она.
— Думаешь, это правда?
— Должно быть правдой, раз передали по радио. В противном случае они не осмелились бы этого сказать.
— Казалось, он никогда не умрет.
— Никто из нас не бессмертен.
Слова эхом из прошлого отдаются в ушах Анны. Кто-то уже говорил ей это, много лет назад. Она отгибает уголок конверта и заглядывает малышке в лицо. Глазки у той почти полностью прикрыты.
— Как думаешь, что теперь будет? — спрашивает Анна.
— Кто знает?
— Неужели это действительно правда?
— Полагаю, он способен умереть так же, как и любой другой, — сухо отвечает Галина.
— Теперь все изменится. Должно измениться.
Галя вздыхает.
— Может быть. Желающих занять его место полно.
— Я надеюсь, он страдал, — говорит Анна, гладя девочку по щеке одним пальцем. — Надеюсь, он был один и страдал много часов подряд, и никто не пришел к нему на помощь.
— Это маловероятно. Думаю, у него была целая армия врачей.
— Надеюсь, что перед смертью ему явились призраки всех, кого он убил, и дали ему понять, что ждут его.
— Господи, девочка! Нельзя же быть такой суеверной. Смерть есть смерть, конец всему — и точка.
— Ты правда в это веришь, Галя?
— Конечно, верю. А ради чего еще я бы стала стараться хоть как-то улучшить этот мир? Я помню, как мы были студентками, твоя мать и я. К нам поступали старухи с жуткими выпадениями матки, которые они никогда не лечили, с открытыми язвами на ногах. Они еле ползали. Вот они-то и верили в тот свет, и неудивительно, потому что на этом свете не видели ничего хорошего. Но мы верили, что сможем переделать этот мир, и он станет лучшим местом. Конечно, все пошло не так, как задумывалось… Были допущены ошибки… — она глубоко, судорожно вздыхает.
— Я знаю, — Анна почти не слушает: она слышала это тысячу раз. Эта тема была лейтмотивом ее детства. Женщины — ее мать, Галя и все остальные, с их красивыми, целеустремленными лицами, строгими прическами, очками и профессиональным опытом — обсуждали ее бесконечно. Галя не полностью осознала новость, она все еще живет в прошлом.
Мысли Анны заняты Андреем. Знает ли он? Сообщили ли заключенным, что Сталин умер? Наверное, еще нет. Могут вспыхнуть бунты. Но они все равно узнают.
— Посмотри на нее, как крепко уснула, — говорит Галя. — Это все, о чем мы можем мечтать: чтобы наши дети жили в лучшем мире. Нужно продолжать работать и надеяться. Мы не можем жить прошлым.
— Не можем. Но Сталин мертв. Застывший, холодный. Руки сложены неподвижно. Он больше не напишет ни слова. Не отдаст ни одного приказа. Он и Волков…
— Ты должна придумать ей имя. Мы не можем продолжать звать ее малышкой.
Анна смотрит на дочку, она крепко спит. «Они умерли, а ребенок жив. Их ребенок, ее и Андрюши».
— Так трудно решить без Андрея. Это кажется неправильным.
— Она не может оставаться безымянной, — деловито произносит Галя. — Неужели вы двое никогда не обсуждали, как назовете ребенка?
— Нет.
Но в эту же секунду, глядя на девочку, Анна уже знает, как ее назовет.
— Я назову ее Надеждой, — произносит она.
— Хорошее имя. Да, мне нравится. Маленькая Надя.
— Господи, Галя, ты знаешь? Мне кажется, я начинаю верить. Он умер. Поначалу это просто не укладывается в голове. Он умер, а мы живы. Но знаешь, мне страшно говорить об этом вслух.
Галя смотрит на Аню с ребенком на руках.
— Ты живешь еще и в ней! — восклицает она.
Анины глаза сияют, щеки разрумянились. Она улыбается Гале, как могла бы улыбаться женщина, только что на поле битвы надругавшаяся над трупом своего врага.
— Теперь его рот набьют землей, — говорит она.
Галя непроизвольно оглядывается. Никого. Молчит сломанное радио. Она вспоминает, как много лет назад сидела здесь с Верой, а их дети играли на полу. Аня еще слишком молода, чтобы понимать, что прошлое никуда не девается, оно так же живо, как настоящее, ты просто делаешь вид, что его нет, и продолжаешь двигаться в будущее. Вера сидела бы здесь, в деревянном кресле-качалке, которое потом много лет стояло у Гали в спальне. Теперь Аня кормит в нем малышку. Михаила бы не было дома, он бы где-то гулял, курил, складывал слова в строчки у себя в голове. Он вернулся бы к ужину. Это было еще до Марины и всех неприятностей, возникших между ними из-за нее. Милая Верочка. Какой силой она обладала, каким достоинством.
Благодарение богу, Аня не заметила Галиной глупой и бестактной оговорки, когда она сказала: «Никто из нас не бессмертен». Ну как она могла так оплошать, чтобы применить Верины слова к Сталину! Она стареет, теряет хватку. Это были точные Верины слова, когда она забеременела, и они все ее поддразнивали, что она попалась в сорок лет. Она стояла в своем хлопковом платье для беременных, улыбаясь. Галя видит ее, как сейчас. Они дразнили ее, а Вера сказала: «Что ж, никто из нас не бессмертен». Тут они начали смеяться еще сильнее. «Нет, я не это имела в виду. Какое правильное слово?» — «Безгрешен?» — «Да, точно!»
«Бессмертна! Нет, бессмертной ты не была. Моя дорогая, самая дорогая подруга, и не было никого, кто бы прикоснулся к тебе», — думает Галя, вспоминая, как она наклонилась поцеловать Веру в гробу. Она была такой холодной и твердой. Обе они, будучи врачами, привыкли иметь дело со смертью, но Галя так никогда и не смогла забыть, как целовала Верин холодный лоб. И младенца на Аниных руках, только тогда это был Коля…
Она вздыхает. Они все еще здесь, даже если Анна их не видит: Вера, Михаил, маленький Коля, сама Аня, как щенок ползающая по полу.
Галя видит своего маленького сына. Он смеется. Сегодня она видит его отчетливо, как живого. А это случается не всегда. Значит, будет хороший день.
Анна не видит и не слышит никого из них. Она слишком молода. У нее еще вся жизнь впереди. А теперь еще есть и малышка, Надежда, Верина внучка.
«Никто из нас не бессмертен»…
«Но посмотри, моя дорогая. Посмотри на этого ребенка».
— Галя, ты не принесешь мой альбом?
Альбом лежит на углу кухонного стола. Аня держит его там почти все время, и берет, когда у нее есть минутка. Она рисует обыденные вещи: проросшую луковицу, смятую посудную тряпку. Она рисует березовые ветки, которые Галя принесла с улицы и поставила в воду, чтобы они распустились в тепле. Она рисует кусочки коры и отметины на стенах.
Вчера, когда она перепеленывала ребенка, вдруг потянулась за альбомом и за несколько секунд зарисовала детскую ножку.
Анна открывает альбом. Он начинает заполняться рисунками. Рисунки не слишком хороши, потому что она утратила навык. Она позволила себе не соблюдать дисциплину, которая диктовала ей: «Рисуй ежедневно, как бы ты себя ни чувствовала». И в какой-то момент она вообще перестала рисовать, из-за того что постоянно обдумывала качество своей работы.
