— Отлично, — повторяет Морозова. — Что ж, если возникнут какие-то вопросы, я у себя в кабинете.
Об этом лишний раз и упоминать не стоило. Раньше восьми она не уйдет. Скоро предстоит проверка, а в пятницу профессор кафедры дошкольного воспитания приведет на практику студентов. Их садик начинает приобретать известность как место, подходящее для проведения научных исследований. Чем ближе проверка, тем позже все начинают уходить с работы. Лучше недосыпание, чем недосмотр. Нельзя допустить ни малейшей небрежности. Одного плохо составленного отчета будет довольно, чтобы свести на нет плоды коллективных усилий. Морозовой нет нужды на это указывать. Все испытывают на себе одинаковое давление, но сдаваться никто не собирается.
Несколькими неделями раньше Анну вызвали в кабинет к Морозовой «для разговора».
— Я наблюдала за вашей работой, Анна Михайловна. И рада сообщить вам, что работаете вы хорошо. Но это вы и без меня знаете, а поговорить я хочу о другом. Мне по-прежнему кажется, что вы не до конца раскрыли свой потенциал. У вас блестящие организаторские способности. Вы хорошо разбираетесь в статистике, хотя, насколько я понимаю, у вас нет квалификации в этой области. На самом деле, я бы даже сказала, что у вас математический склад ума. — Морозова выжидающе смотрит. Это высокая похвала, и ей хочется, чтобы Анна это признала.
Анна склоняет голову, испытывая одну лишь неловкость.
— У вас хорошие отношения с другими сотрудниками, — продолжает Морозова. — И в целом, по моему мнению, вы способны на большее. Безусловно, вам нужно учиться дальше, придется пойти на курсы переподготовки. В идеале, вам бы нужно получить высшее педагогическое образование, но, насколько я знаю, кончить полный курс института для вас вряд ли осуществимо? — Она выдерживает паузу, но ее слова как будто продолжают звучать в тишине.
— Да, — говорит Анна. Лучше недосказать, чем сказать лишнее. Намного лучше, чем позволить кому-нибудь догадаться об истинной причине, почему она никогда не подаст документы в пединститут.
Всему виной анкеты. При их заполнении требуют слишком много информации. Ответы на убийственные вопросы о членах семьи и роде занятий с головой выдадут ее классовое происхождение и позволят опытному и дотошному человеку понять, что когда-то ее отец находился в опале, не публиковался и был под подозрением. Она не может загубить Колино будущее. В один прекрасный день ему предстоит поступать в университет, но пока она старается об этом не думать. Ему шестнадцать. Возможно, через несколько лет что-нибудь изменится. А сейчас, если в вашем досье есть запятнанные страницы, самое глупое, что можно сделать, — напомнить властям о своем существовании.
— В таком случае, — живо продолжает Морозова, — давайте сосредоточимся на том, чего можно достичь с помощью краткосрочного обучения. Думаю, курсы математики и статистики будут особенно целесообразны для продвижения вашей карьеры. Я, безусловно, поспособствую вашему поступлению, Анна Михайловна.
— Вы так добры…
— Вы приобретете полезную специальность. Вам стоит задуматься о возможном повышении.
Анна лихорадочно соображает. Отвечать нужно очень осторожно.
— Я вам очень благодарна, — говорит она.
Заведующая пристально смотрит на нее.
— Но? Я ведь слышу, что сейчас последует какое-то «но».
— Но… Мне и так нелегко приходится. Андрей допоздна работает в больнице. Коля усердно учится, им важно, чтобы вечерами я была дома.
Морозова наклоняет голову, как черный дрозд, рассматривающий червя.
— Я уверена, что можно наладить домашнюю жизнь так, чтобы она не препятствовала карьере.
Анна проглатывает ответ. Она думает о перерывах на обед, проведенных в беготне из одной очереди в другую, о том, как она начинает чистить картошку на ужин, не успевая снять пальто, о ночах, когда Коля безостановочно кашляет, и когда она понимает, что наутро он проснется больным. А еще: о бесконечных пререканиях, чья очередь мыть общую лестницу, которые обычно заканчиваются тем, что она скребет и драит ее сама, потому что совершенно не выносит грязи.
Но у Морозовой трое детей, и никто не помнит, чтобы она хоть раз взяла отгул. Один ребенок, да к тому же подросток для нее не аргумент. Морозова окончила Педагогический институт имени Герцена, факультет дошкольного воспитания. В назначенный срок она завершит свое исследование и напишет докторскую диссертацию по теме «Рассмотрение основных аспектов определения целей при постановке задач формирования речевых навыков у дошкольников». Она-то, безусловно, уверена: если Анна поставит перед собой цель, то сумеет воспарить духом над немытыми полами.
— Мне нравится работать здесь, с детьми, — говорит Анна.
Но с Морозовой этот номер не пройдет.
— Давайте взглянем на дело с другой стороны, Анна Михайловна. Специалист, систематически работающий не в полную силу, — то есть тот, кто не стремится раскрыть свой потенциал, — в каком-то смысле обкрадывает общество.
— Обкрадывает?
— Да. Такой человек недодает обществу того, чего оно вправе от него ожидать, а именно — максимальной отдачи всех сил.
Анна немеет. Опасно промолчать в такой момент, но еще опаснее сказать что-нибудь не то. Но внезапно Морозова смягчается и позволяет себе по-доброму улыбнуться.
— Я ни в коем случае не считаю, что вы такой человек. Боже упаси! Это всего лишь неофициальный разговор, все останется между нами. Но, как я уже говорила, вы работаете хорошо. Подумайте об этом, Анна Михайловна. Позвольте мне поделиться с вами личным соображением. Я всегда руководствовалась принципом: никогда — никогда — не упускать возможности. И только потому, что я наблюдаю за вами и испытываю огромное уважение к вашему труду, мне хотелось бы увериться, что и вы воспользуетесь всеми предоставленными возможностями.
Анна не сказала Андрею об этом разговоре. По большей части оттого, что и сама не была вполне уверена в своем положении. Что, если Морозова действительно заметила упущения в ее работе, которые Анне следует исправить?
Морозова из Москвы. Ей не пришлось пережить блокаду. Вряд ли ее жизнь была легкой — Анне известно, что она потеряла брата, — и тем не менее она сохранила ту энергичность и даже своего рода наивность, которых у Анны больше нет.
Все, чего ей хотелось, пока тянулись страшные нескончаемые месяцы блокады, — выжить, остаться на этой земле, накормить Колю, согреться перед жарко натопленной печкой. Сейчас все это кажется далеким и неправдоподобным.
Она выжила. Она так долго жила с мертвыми, что чувствовала себя одной из них. Они протягивали к ней руки, и ей хотелось за них ухватиться. Промерзший труп отца день за днем лежал в соседней комнате, поджидая, когда Анна к нему присоединится. Марина тоже умерла. Улицы полнились мертвецами: они лежали, скорчившись под наметенными поверх их тел сугробами, цепляясь почерневшими руками за воздух, сидели в застывших на путях трамваях, пока вьюга мела в открытые двери и заносила снежной пылью провалы их глазниц. В городских парках люди мешком оседали на скамейках, будто охваченные усталостью после долгого рабочего дня, засыпая, застывали в неподвижности, словно в ожидании лета, которому не суждено было их отогреть.
