— Осторожно, не помни юбку.
— Ничего я не помну, просто… Ты такая красивая, Аннушка. Очень.
— Давай потанцуем?
— Я не могу танцевать без музыки.
— Можешь. Раз-два-три, раз-два-три…
Они вальсируют мелкими шагами вокруг стола, за которым Коля делает уроки, мимо пианино и обратно к двери в гостиную. Он и забыл, как податливо ее тело, когда она танцует. Он вдыхает запах новой ткани, запах ее тела.
— Осторожно, не задень стол, — вполголоса говорит Аня, когда они движутся к окну. Точнее, почти не движутся, а покачиваются, обняв друг друга. От него пахнет больницей и водкой. Она тянется к нему, касается губами щеки, находит его губы.
— Я могу опьянеть, просто целуя тебя, — говорит она и смеется.
Они продолжают танцевать. Она украдкой взглядывает на него и видит, что хмурое выражение сошло с его лица. Глаза его закрыты, шагами он не попадает в такт. Он никогда не был хорошим танцором, но так приятно его обнимать…
Хлопает входная дверь — Коля! Они отскакивают друг от друга. Дверь в гостиную распахивается, и Коля застывает на пороге.
— Что это вы делаете? У тебя платье на спине не застегнуто, Аня.
— Потому что я еще не вшила застежку.
Он замечает бутылку «Столичной» на столе и одаривает их суровым взглядом.
— По какому поводу пьете?
— Я выпил всего пару стопок, — говорит Андрей.
«Дожили, — думает он. — Не хватало мне еще перед Колей оправдываться, как перед родителями, будто мы поменялись ролями».
— Сами вечно читаете мне нотации, — ворчит Коля, — а полюбуйтесь на себя: пьете посреди бела дня.
— Сейчас не середина дня, уже седьмой час.
— Ну хорошо, пусть седьмой. Вы что, танцевали? — спрашивает он так, будто слышал о таком обычае, но сталкиваться с ним вживую ему не доводилось.
— Просто решили попрактиковаться перед балом, — отвечает Анна.
— Без музыки!
— Всегда можно посчитать шаги.
— Хотите, я сыграю вам вальс? Вы же вальс танцевали, да? — ухмыляется он, глядя на Анну, потому что знает: ничего другого Андрей танцевать просто не умеет.
— Очень мило с твоей стороны, Коля, — резко отвечает она. — Но момент упущен.
Когда они ужинают, Коля вдруг спрашивает:
— А как дела у того мальчика?
— Какого мальчика?
— Ну того, о котором ты рассказывал Ане. Которому собирались отрезать ногу…
— Коля, неужели нельзя быть немного… — начинает Анна.
— Немного что? Это ведь то, что происходит, разве нет?
— Да, — отвечает Андрей. — Ему сделали операцию сегодня утром. Все прошло хорошо.
Коля медленно кивает, затем снова набрасывается на еду. Он вовсе не бесчувственный, и Аня об этом знает. Просто у них сейчас такая манера выражаться. Коля жует и проглатывает пару кусков, а потом задумчиво говорит:
— Я бы лучше умер, чем дал отпилить себе ногу.
— Он тоже так говорил, — говорит Андрей, и в голосе его звучат незнакомые резкие ноты.
Коля быстро взглядывает на него и утыкается в тарелку.
Андрей вспоминает Юру на каталке, перед тем как его должны были отвезти в операционную. Ему уже ввели седативное, но он был еще в сознании. Возникла какая-то заминка с анестезией. У каталки стояла медсестра, держа Юру за запястье и считая пульс. Зрачки у него были расширены, челюсть отвисла. Андрей сказал ему: «Все хорошо, Юрик, я здесь, как и обещал. Все будет в порядке». Ему показалось, что мальчик пытается улыбнуться, но он не был уверен, а потом уже было пора.
Он сказал Бродской, что вернется, когда мальчика отвезут после операции в реанимацию.
— Он к вам очень привязался, — сказала одна из сестер. — Все спрашивал, придете ли вы к нему перед операцией.
Андрей отправился в рентгеновское отделение. Нужно было проверить кое-какие снимки и заказать материалы из Москвы для своего исследования. Ему пора подумать о статье, которую нужно сдать к середине будущего года. Сейчас они уже, наверное, закончили отделять мышцы. Уже показалась дистальная часть бедренной кости. Бродская оперирует грамотно. Она позаботится о том, чтобы как можно эффективнее сформировать полноценную культю из мышц вокруг костного спила.
«Кто-то рылся в этих папках — они все стоят не по порядку. Вряд ли это Софья…»
Качество проведенной операции в дальнейшем имеет для пациента решающее значение; люди этого не понимают. Все думают, если вообще задумываются о таких вещах, что отпилить ногу — дело нехитрое. А ведь именно тончайшие нюансы операции решают, будет ли у пациента вместо ноги болезненный обрубок, к которому невозможно подобрать протез, или нормальная культя, которая снова позволит ему ходить.
Ах, вот эта пластинка, которую он искал. Не слишком четкое изображение… Неужели нет снимка получше? Надо будет спросить у Софьи. Ногу, должно быть, уже отняли. Андрей никогда не использует слово «ампутант», даже наедине с собой. Если думать о пациентах в таких терминах, то недолго начать относиться к ним, как к иному виду живых существ.
— У него теперь будет фальшивая нога? — спрашивает Коля, собирая остатки подливки хлебом.
— Да. Сначала он будет передвигаться на костылях, пока рана не заживет, а потом ему подберут протез.
— Фальшивая нога… — Коля качает головой. — Интересно, а куда они убирают ее на ночь?
— Коля… — одергивает Анна.
— Беда в том, что люди говорят «фальшивая нога», а никто не думает о практической стороне дела.
«Или реальности», — думает Андрей. Потому что ни к чему об этом задумываться, пока сам с этим не столкнешься.
В наступившем молчании Коля спрашивает:
— Аня, можно мне добавки?
— Добавки не осталось. Ты все съел.
Коля тут же уходит в себя. Одним пальцем он выстукивает по столу ритм. Глаза его полуприкрыты, взгляд обращен внутрь. В наступившей тишине слышен только стук приборов Анны и Андрея.
— Хотите, я вам что-нибудь сыграю? — отрывисто спрашивает Коля совсем другим тоном, чем раньше.
— Это было бы прекрасно, — откликается Анна. — Но после того как поставишь тарелки в раковину.
— Ты знаешь, что я единственный мальчик в классе, который делает всю домашнюю работу? — замечает Коля, ловко собирая со стола ложки и тарелки, так что ни одна даже не звякает.
— Всю домашнюю работу! — повторяет Анна. — Как бы я хотела быть тобой, Коля. И, кстати, откуда ты знаешь? У вас что, опрос проводили?
— Я просто замечаю такие вещи, — мрачно говорит Коля. — В коммуналке у Левки к раковине нужно отстоять целую очередь. Там есть одна старая стерва, которая вечно торчит возле нее.
