— Ага, потому что это ваша работа, — замечает Юра. — Но я не дам вам отрезать мою ногу. Мне все равно, я сбегу, и вы никогда в жизни меня не поймаете.
Ему всего десять. Смерть представляется ему невероятно далекой. И эта отдаленная возможность не перевешивает того факта, что ногу ему хотят отнять прямо здесь и сейчас, в этой больнице, те самые люди, которые обещали, что он поправится. Андрей решает разыграть свою последнюю карту.
— Юра, будь мужчиной. Бойцом. Я уверен, ты встречал людей, которые сражались за Родину во время Великой Отечественной войны. Некоторые из них потеряли руку или ногу, но они продолжают жить. И если ты их спросишь, они ответят, что жизнь намного драгоценнее, чем утраченная нога. Ты должен быть храбрым, чтобы папа мог тобой гордиться.
Чуть раньше те же слова он говорил Волкову и сам в них верил, а теперь, когда пытается сказать их Юре, они кажутся фальшивыми и бессмысленными. Ребенок хочет бегать и играть. Какой из него солдат…
Юра потупил взгляд, пощипывая простыню.
— Никогда он не будет мной гордиться, — тихо говорит он. Когда он снова поднимает взгляд на Андрея, тот видит, что в нем погасла всякая надежда. Конец всем разговорам про то, чтоб сбежать. Он смирился: нельзя избежать неизбежного.
Скоро здесь будет Волков, может, даже вместе с женой. Андрею нужно перехватить их до того, как они увидятся с сыном. Ну да, он же доктор, он все уладит превосходным образом. Матери велит не плакать, отцу — похлопать Юру по спине и сказать ему, что одной ногой больше, одной меньше — для них совершенно не имеет значения. «Ты такой замечательный врач, на все-то у тебя готов ответ!»
— Вы сами это сделаете? — спрашивает мальчик.
— Что?
— Ну, вы знаете… — Он делает неловкое движение левой рукой, и Андрей не сразу понимает, что он показывает, будто пилит бревно.
— Нет, я не хирург. Доктор Бродская сделает тебе операцию. Она очень хороший врач. Ты ее уже видел, она брала у тебя биопсию. Помнишь, волосы у нее собраны в узел на затылке, и она носит очки.
— Она мне не нравится. Папа сказал, она еврейка.
— Она прекрасный хирург, — говорит Андрей. Не стоит винить ребенка: он просто повторяет, как попугай, все, что слышит дома.
— А вы можете тоже прийти?
— В операционную не смогу, там все должно быть стерильно, и не нужны лишние люди, которые только зря путаются под ногами. Но если хочешь, я могу зайти перед операцией. Помнишь тот кабинет, где тебе вводили анестезию, чтобы ты уснул?
— Да.
— Туда я могу прийти.
— Если она попытается мне навредить, вы же ее остановите, правда?
— Юра, такого просто не может быть. Она врач. Ее работа — помогать людям, а не вредить им.
— Папа говорит, что если разворошить любое гнездо шпионов и вредителей, то в итоге всегда обнаружишь еврея, который все это организовал.
— Ничего подобного не произойдет, Юра. Здесь ты в полной безопасности. Все врачи, работающие в этой больнице, давали клятву помогать пациентам всем, чем могут, и никогда им не вредить.
— Правда?
— Да.
Юра немного расслабляется.
Андрей встает.
— Сейчас я должен уйти. Твои мама и папа скоро будут здесь.
— Но завтра вы вернетесь?
— Да.
— Обещаете?
— Обещаю.
— Это значит, вы должны сделать то, что сказали. У вас дома есть мальчик?
— Да, у меня дома есть мальчик.
— Как его зовут?
— Коля.
— Коля. А он старше или младше меня?
— Старше. Ему шестнадцать.
— И он ваш единственный сын?
— Он живет с нами, и я отношусь к нему, как к родному сыну, но по-настоящему он младший брат моей жены.
— О, — внезапно оживляясь, говорит Юра. — Так, значит, у вас нет сына.
— Я считаю Колю своим сыном.
— Но по правде нет, — заключает Юра с непонятным удовлетворением. Румянец вернулся на его щеки. Если не знать, то в жизни не догадаешься, что мальчику только что сообщили о предстоящей ему ампутации.
8
— Значит, операцию уже сделали? — спрашивает Анна.
— Да. Что ты шьешь?
Анна оставила попытки прятать платье от Андрея. Иначе она просто не успеет его дошить, к тому же теперь все это кажется неважным.
— Вот, как видишь. Свой бальный наряд.
— Ах да, бал.
Он выглядит смертельно уставшим.
— Ужин будет готов через час. Может, пока выпьешь чаю?
— А у нас не осталось «Столичной»?
Замешкавшись на мгновение, она просто отвечает:
— Да, думаю, там еще почти полбутылки.
Обычно они открывают водку, только когда к ним приходят гости. Аня наливает пятьдесят граммов на донышко стакана, и Андрей опрокидывает его одним махом. Она вскидывает брови. Он кивает, и она наливает еще. На этот раз он не торопится выпить, медленно вращая водку в стакане.
— Спасибо, мне достаточно, — говорит он. — Можешь убирать.
Она ставит бутылку на стол. В голове проносятся мысли: «На тебя это не похоже. Наверное, у тебя был плохой день», но она отметает их и с улыбкой произносит:
— Платье почти готово. Хочешь, я примерю, а ты посмотришь?
— Да.
Она подхватывает платье в охапку и спешит в Колину комнату.
— Почему бы тебе не переодеться здесь?
— Тогда не получится сюрприза.
— Но мне нравится смотреть, как ты раздеваешься.
— Знаю, что нравится. Допивай свою водку, я выйду через минуту.
Ткань все еще пахнет новым текстилем, хотя столько лет пролежала в чемодане. Она стягивает с себя юбку и свитерок, осторожно продевает голову и руки и втискивается в платье. На секунду ее охватывает паника: платье вышло слишком узким, но Аня тут же понимает, что оно просто перекрутилось в талии. Она тщательно расправляет его. Верх плотно облегает фигуру и подчеркивает талию, а юбка достаточно пышная, как она и надеялась. Она покачивает бедрами из стороны в сторону, и юбка раздувается колоколом. Превосходно! Аня пальцами взбивает волосы. К нему обязательно нужна нижняя юбка, яркая помада, тонкие чулки и туфли на высоком каблуке. Но ничего страшного, общая идея Андрюше и так будет ясна.
Ткань приятно скользит по ногам, пока она идет к двери.
— Ну вот. Как тебе мое платье?
Он поднимает стакан, жестом показывая, что пьет за нее, выпивает и говорит:
— Чудесное! Ты выглядишь чудесно. Иди сюда.
