Синяки, шишки и прочие несильные увечья наперебой давали о себе знать, ныли кто во что горазд. Кроме того, меня все еще прилично подташнивало – последствие сотрясения мозга в сочетании с похмельем. Хотя как знать, может, без похмелья было бы гораздо хуже. Так или иначе, ждать Жузе лучше на террасе: авось от свежего воздуха полегчает. От относительно свежего. Настолько, насколько он может быть свежим в большом загазованном городе.
Пока я дышал луандским воздухом, сидя на веранде, в окружении сломанных стульев, ржавых бойлеров и телеантенн, в квартире зазвонил телефон. Потребовалось некоторое время, чтобы вынырнуть из похмельной прострации и понять, по ком звонит этот дребезжащий звонок. («Звонок – не для вас, а для учителя» – тоже из детства, раз навсегда.)
– Хэллоу, Дэмиен? Это Сэмюэл, вы меня, наверное, не помните. – Занудный, скрипучий голос. Никому не нужная преамбула. Так начинают разговор только полные придурки.
– Да, Сэмми, я вас слушаю.
– Вы меня, наверное…
– Помню вас, помню. Что случилось?
– Это по поводу вашей жены Элэйны…
Снова появилось необоримое желание съездить этому Сэмми по физиономии. Издевается он, что ли? Короче, Склифосовский!
– Да, я уже понял, что вы звоните по поручению моей жены. Что с ней? Почему она не свяжется со мной сама?
– Я оставлял вам сообщение несколько дней назад. Вы его получили?
Несколько дней назад? Сегодняшний день я провел в приемном покое, вчера пьянствовал у Шику, но позавчера-то я был дома. Как же я мог не заметить сообщение? Или я уже потерял счет времени? Какой сегодня день? И почему этот идиот звонит мне на домашний, а не на мобильник? Потому же, почему и Жузе. На мобильнике у меня закончились деньги, я забыл пополнить счет. Твою мать! Что еще я забыл? Уйти в загул, лишиться работы и ввязаться в драку – это все я не забыл. Докатился, как сказала бы классная руководительница Маргарита Алексеевна (та, которая талдычила про «звонок для учителя»).
– Что с Леной?
– Ее положили в Колумбийский пресвитерианский госпиталь. Вчера делали операцию.
– Операцию?
– У нее нашли… насколько я понял, это… женская опухоль.
– Где мой сын?
– Ваш мальчик сейчас живет у меня.
– Можно мне с ним поговорить?
– Он уже спит, Дэмиен. В Нью-Йорке сейчас три часа ночи. Я тоже спал, но меня разбудил ваш звонок.
– Простите… Сэмми, как мне связаться с Леной? Не сейчас, конечно. Завтра…
– Как связаться? – В скрипучем голосе Сэмми послышалась насмешка. – Ну, например, позвонить ей по телефону. Она пыталась до вас дозвониться, но ваш мобильный телефон был отключен, а к домашнему вы не подходили. Когда ее положили на операцию, она дала ваши номера мне. А сейчас она лежит в послеоперационной палате, и ей уже можно звонить. Позвоните ей завтра. Только не забывайте про разницу во времени. Спокойной ночи.
– Подождите! У Лены рак?
– Женская опухоль. Дальше я ничего не знаю. Позвоните ей завтра.
В коридоре запищал домофон. Я повесил трубку и пошел открывать Жузе.
Вид у Жузе был определенно помятый, хотя по сравнению со мной – цветочки.
– Ого! Кто это тебя так разукрасил?
– И вам тоже здрасте.
– Что с тобой случилось, камба? На тебя напали?
– Фигня. Пить меньше надо.
– Это уж точно, – согласился Жузе. – Я и сам сегодня не в лучшем виде. Может, поправимся продуктом компании «Чивас»?
– Не могу. Я сейчас разве что продукт компании «Лактиангол»
[272] в состоянии осилить. А ты выпей, конечно, если хочешь.
На кухне я налил Жузе щедрую порцию виски, и тот выпил залпом, без обычного взбалтывания.
– Спасибо, камба. Это было необходимо. Уфф. Я к тебе вот по какому поводу… У нашего Шику язык без костей, особенно когда выпьет… Я знаю, что он тебе вчера ляпнул, что нас собираются подписать… Вообще-то это еще не официально… То есть ты, как член группы, конечно, имеешь право знать, но, пожалуйста, никому не рассказывай.
– За кого ты меня принимаешь? Конечно, никому не скажу. Я вообще-то, если ты помнишь, по профессии юрист. Мне не надо объяснять, что, пока нет контракта, говорить не о чем. Но вообще… черт, это же круто! Честно тебе скажу, это единственная хорошая новость за последние два дня.
– Ну да, ну да… Я как раз об этом с тобой хотел… У нас есть проблема. Извини, камба, я не знаю, как тебе лучше об этом сказать.
– О чем? Говори как есть. Хочешь еще «Чиваса»?
– Не откажусь… Понимаешь, ты нам всем нравишься, ты хороший гажу
[273], и нам хотелось, чтобы наш вокалист был американцем. Чтобы пел по-английски без акцента. Я так считал, когда пригласил тебя на прослушивание, и до сих пор так считаю. Но у людей, которые нас подписывают, другое мнение. Они считают, что твой вокал – это не совсем то, что надо. Короче, они попросили нас заменить вокалиста. Я пробовал с ними спорить – бесполезно.
– Кем же они хотят меня заменить?
– Им больше нравятся песни Шику. Они хотят, чтобы пел он. Ему-то все равно, он вообще не об этом. Будь наша воля, мы бы тебя оставили. Но ты ж понимаешь, предложения от лейблов на дороге не валяются. Это то, к чему мы стремились с самого начала. И даже не надеялись, что нам повезет…
– Да я все понимаю. И совершенно на вас не в обиде. Наоборот. Спасибо вам. Это было счастье… А какой лейбл-то, если не секрет?
– Victory
[274].
– Ого!
– Ну, то есть не сам Victory, а один из дочерних лейблов, но дистрибьютором будет Victory.
– Забавно: когда-то давным-давно они подписывали моих друзей, группу One Man Less. Я на их альбоме пел бэк-вокал. Но потом у них там что-то не срослось, и в результате альбом выпустил не Victory, а другой лейбл. Уже без моих подпевок.
– Прости, камба. Да, кстати, название Troia Contra Todos мы хотели бы оставить, если ты не против. Чувакам из Victory оно нравится. Можно?
***
На следующее утро я позвонил Лене. Из всех разговоров за последние дни этот оказался самым приятным. Лена была рада моему звонку, сказала, что стала переживать, когда не могла до меня дозвониться. Хорошо, что у меня все окей. У нее тоже окей: то, что Сэмми называл «женской опухолью», оказалось миомой. Эта штука – доброкачественная и, как выяснилось, очень часто встречается. Операция прошла хорошо, через день-другой должны выписать. Она ждет не дождется, в больнице успела насмотреться всякого. В первый же вечер к ней подселили соседку – женщину лет пятидесяти, которая выпила серной кислоты. Хотела покончить с собой, вычитала где-то, что это быстрый способ. Надеялась, что к тому моменту, как ее найдут родные, она будет уже на том свете. Все получилось не так, как она рассчитывала. Ее доставили в больницу, стабилизировали, после чего вызвали хирургов-гастроэнтерологов, но те сказали, что ничего не могут сделать – она полностью сожгла себе желудочно-кишечный тракт. Умирала в муках, уже не хотела умирать, хотела выжить, вся ее семья круглосуточно дежурила у койки. Ничего страшнее Лена в жизни своей не видела.
