– Это мне тоже что-то напоминает. Там, откуда я родом, любили говорить, что революцию сделали евреи.
– А разве это не так? Впрочем, про русскую революцию я недостаточно знаю. Вернемся в Анголу. После революции тут многие поменяли свои португальские фамилии обратно на африканские. А вот ножом и вилкой по сей день пользуются даже в муссеках. И по-португальски говорят. Иначе говоря, португальский язык им навязали. Так же как и наше понятие о правосудии и все остальное. Кстати, я не считаю, что это обязательно плохо. У меня, как вы знаете, к колониализму отношение двойственное. С одной стороны, да, миллионы человеческих жизней, миллионы вывезенных рабов. Хотя не стоит забывать, что работорговля процветала здесь задолго до прихода европейцев. Не в таких масштабах, конечно. Не на промышленной, так сказать, основе. И все же, все же. Знаете, у мбунду есть пословица: «Тот, кто приходит к вам в дом, не разобьет яйцо, если только вы сами не покажете ему, где оно лежит». Вот, а с другой стороны, мы дали им настоящую медицину взамен колдунов с их экстравагантными, но совершенно бесполезными ритуалами. И ведь, заметьте, это наставление не было таким уж легким. Никто не верил в науку белых. Если больной умрет, виноват белый доктор, а если выздоровеет, выручили боги. Тут, правда, сильно помогла религия. Католицизм. Или протестантство – там, где были простестанты. У баконго на севере. И на юге – у овимбунду. Тех обихаживали миссионеры из Северной Европы, с португальцами контакта было мало. Португальцы оставались на побережье. Ну, католицизм или протестантство, не так уж важно, да простят меня наши ирландские друзья. Суть в том, что к христианству все эти племена оказались более восприимчивы, чем к европейской науке и медицине. Но для африканцев религия и медицина неразрывны. Европейцы этим воспользовались для общего блага. Знаете ли вы, дорогой Дэмиен, что в прежние времена приходские священники занимались здесь в том числе и врачеванием? На самом элементарном уровне, конечно. Прописывали прихожанам средство от глистов, например, или от малярии. И это спасло много жизней. Так что, может быть, вопреки общепринятому мнению политика насильственного европеизирования была даже где-то необходима. Но речь сейчас не об этом. Речь только о том, что навязанное не может стать родным. А если и может, для этого должно пройти очень много времени. Одного-двух поколений тут недостаточно. Поэтому я и говорю, что ни португальский язык, ни наша идея конституционного права не воспринимаются ими как абсолютно свои, даже если они не знают ничего другого.
Я открыл было рот, чтобы возразить, но обнаружил, что, пока Синди-эсквайр выстраивал свою аргументацию, ловко перекидывая мосты от одного спорного тезиса к другому, оппонирующая сторона уже позабыла, что хотела сказать. В адвокатском таланте Синди не откажешь. Этот человек кому хочешь объяснит, что белое – это черное, а черное – белое. Ведь он только что окольными путями обосновывал совершенно дикое утверждение, что для ангольца португальский язык – не родной, даже если он не знает никакого другого! Сказать очевидную чушь, но преподнести ее так, чтобы присяжные призадумались. Талант.
И вот уже я чешу репу: может, не совсем чушь? Вспоминаю: когда мы только приехали в Чикаго, я наблюдался у школьного психолога мистера Бьюсила. Не то чтобы я дал для этого повод или обратился к козлобородому Бьюсилу за помощью. Нет, психолог сам заинтересовался новичком – по-видимому, просто потому, что до этого у них в школе никогда не было русских. Душевное благополучие мальчика-иммигранта всерьез волновало Бьюсила, и он как мог старался помочь. Однажды утром он пригласил меня к себе в кабинет и со всей торжественностью сообщил: «Я нашел тебе друга. Он, как и ты, русский». «Русского» друга звали Гуннар Сото. Его мать и вправду была русской, отец – аргентинцем. При этом родился он в Швеции, а в Америку попал примерно тогда же, когда и я. Этот Гуннар был поистине уникален: чуть-чуть говорил по-русски, чуть-чуть – по-испански, по-английски, по-шведски… И ни одним из этих языков не владел хоть сколько-нибудь прилично. Надо ли говорить, что дружбы у нас с ним не получилось? Я так и сказал участливому Бьюсилу: мы не смогли найти общий язык. Теперь я вспомнил эту давнюю историю как пример того, что у человека может не быть родного языка. Бывает и такое. Но, разумеется, к той ахинее, которую нес Синди, история бедного Гуннара не имела ни малейшего отношения.
– Видите ли, Дэмиен, – продолжал тем временем Синди, войдя в азарт, – нам, западным людям, ратующим за равенство и братство всех народов Земли, нравится думать, что люди на другом конце света мыслят так же, как мы. Но «равны» не означает «одинаковы». Если вам кажется, что африканец оперирует теми же понятиями, что и мы с вами, значит, вы недостаточно общались с африканцами. Пообщайтесь с теми, кто живет в Казенге или Пренде. Для них самый важный конфликт в современном мире – это борьба между святым Антонием и злыми духами. У них другая картина мира. Спросите у них, чем была вызвана эпидемия в 2006 году? Они вам расскажут, что одна женщина в муссеке обронила бумажник, а ее соседка подобрала и спрятала. Та, что обронила, ходила по муссеку и просила, чтобы ей вернули деньги, но никто не откликнулся. Тогда она наслала специальное проклятие на того, кто украл деньги, и на всех, кто соприкасался с этим человеком, кормил его, одевал, а заодно на всех, кто придет к нему на похороны, и на всех, к кому перейдут украденные деньги после смерти вора. Есть у них такое огульное проклятие. Забыл, как называется. Кажется, жимбамби или что-то вроде того. Оно сбывается, когда меняется погода. Ну так вот, потерпевшая наслала проклятие. И как только начался сезон дождей, воровка сильно захворала и умерла в течение недели. А вслед за ней – вся ее семья и соседи. Те, кто остался, стали избавляться от проклятых денег, раздавали их детям на улице, те брали и тоже умирали. Более того, это жимбамби – настолько мощное проклятие, что рано или поздно поражает того, кто его наслал. Поэтому та, что потеряла бумажник, тоже умерла. И те, кто имел с ней дело, – тоже. Вот вам и эпидемия 2006 года. А холерная палочка вовсе ни при чем. И поди поспорь. Почему рухнуло здание рынка Шамаву?
[138] Для этого тоже есть какое-то стройное объяснение из области эзотерики. И для всего остального – тоже. Скажу вам по секрету: половина чиновников и начальников из «Сонангола», с которыми мы имеем дело, тоже верят во всю эту чертовщину. Вам-то они в этом никогда не признаются, но уж вы мне поверьте…
Я снова не нашелся что ответить. В то, что толстосумы из «Сонангола» бегают к колдунам, я как раз охотно верю. Вспомнилась телепрограмма, где обсуждали тала, таинственную болезнь духа, которую могут вылечить только кимбандейруш
[139]. Заклинания, приворотные зелья, дурной глаз. Магические предметы, принадлежности для колдовства, которое в Анголе всегда рядом. Оно, колдовство, так же соприродно ангольской душе, как музыка. Говорят, в советской Луанде всех партийных бонз окормлял один и тот же шаман; он жил в новой вилле, окруженной трехметровым забором, посреди одного из муссеков. Бедняк ты или богач, МПЛА или УНИТА, без надежного колдуна тебе не обойтись. Ведьмаки, ворожеи, черная курица. Все это одновременно и смешит, и пугает. Другая картина мира, безусловно. И все же, все же…
