Действие третье. «Изгнание демонов»
Последнее действие рисует межрасовую дилемму во всей ее жути. Каниша, лежа в постели со своим мужем Джимом, пытается понять, откуда берется уже почти физическое отвращение к нему. Джим подозревает, что это последствия терапии, и он прав, но что конкретно разбередил этот сеанс, ему не понять.
Поначалу Каниша потянулась к Джиму как к белому, потому что он британец, а значит, свободен от американских предубеждений. Но со временем она стала ощущать, что он, как белый, носит при себе невидимый хлыст, а у нее, как у темнокожей, руки пусты. Власть у него, вот и все. Джим эту горькую правду отрицает. Она хочет, чтобы он услышал, но он не слушает.
В развязке пьесы они внезапно повторяют свою садомазохистскую сцену с хозяином и рабыней из действия первого. Когда импровизированное изнасилование начинает перерастать в настоящее, Каниша выкрикивает стоп-слово. И едва они с Джимом немного приходят в себя, благодарит за то, что он ее услышал. Занавес.
Пьеса раскрывает двойственность самовосприятия персонажей, отделяя их символическое «я» в действии первом от противопоставленного ему центрального «я» в действии втором и объединяя заново в действии третьем, где центральное «я» сливается с символическим и мы получаем двух завершенных персонажей.
Действующие лица
Формируя ансамбль действующих лиц, Харрис создал спектр осознанности персонажей, варьирующейся от ви́дения насквозь до полной слепоты. На одном полюсе этого спектра находится Каниша, мучительно осознающая себя темнокожая, а на другом – Джим, пребывающий в блаженном неведении белый. Остальные шесть персонажей символизируют разные градации отношения к чернокожести: Гэри ненавидит свою принадлежность к черным, Патриция ее игнорирует, Теа интеллектуализирует, Филипп возвышается над расовой принадлежностью как таковой, Дастину темная кожа нравится больше белой, Алана считает принадлежность к негритянской расе эротичной.
Прежде чем вычертить схему действующих лиц, давайте рассмотрим эту восьмерку персонажей, двигаясь от простых к наиболее сложным.
Патриция и Теа
Патриция и Теа, дуэт психотерапевтов, разговаривают на зубодробительном профессиональном сленге. Чувства они обозначают как «обработку материалов в психическом пространстве и коммуникативной сфере». Они сыплют узкоспециальными терминами типа «объективация» и «фрейм». Темнокожие у них зовутся «миноритариями», а общество белых – «гетеропатриархальным».
Эта парочка занимается изучением пагубного воздействия расизма, чтобы затем подвергнуть ему участников своих авантюрных и потому опасных экспериментов. Они изображают заботу и сочувствие, но на самом деле видят в участниках только источник данных для монографий. Наука для них важнее помощи людям. Это противоречие между внешним и внутренним, между показной чуткостью личного отношения и черствостью научного подхода составляет первую грань у обеих героинь.
Дополнительный слой сложности придает обеим второе противоречие между подлинным характером и внешними характеристиками, между действительным и внешним. Светлокожая мулатка Патриция втайне считает себя белой и в этом отношении выступает зеркальным отражением Дастина – белого, объявляющего себя черным. Теа, за внешним профессиональным хладнокровием которой скрывается душевный разлад, предпочла бы от этой темы отстраниться, как Филипп. Эти неудовлетворенные желания и создают вторую грань данных героинь – уверенное в себе профессиональное «я» в противоположность закомплексованному личному.
Филипп
Филипп – мускулистый красавец-мулат с модельной внешностью, образованный, но умом и красноречием не отличается. Говорит в их паре в основном его белая девушка Алана, отодвигая его на второй план. Он считает, что расовая принадлежность значения не имеет, и себя воспринимает как «сверхчеловека, который стоит выше черных и белых». Но, оказавшись между молотом своей властной партнерши и наковальней внерасового самовосприятия, он теряет влечение к Алане и зарабатывает ангедонию. Его центральная грань – противоречие между внешней сексуальностью и внутренней асексуальностью.
Алана
В первом действии Алана играет нервную, озабоченную, ненасытную госпожу плантаторшу, которая жаждет подвергнуть своего домашнего раба сексуальному насилию и, исполнив свою прихоть, признается: «Какой же это был кайф!» Однако в следующем действии она превращается в прилежную, тщательно конспектирующую каждое слово ученицу. И когда этой отличнице-перфекционистке открывается истина: их с Филиппом любовь убило ее намеренное стремление закрыть глаза на расовую принадлежность партнера, – она резко впадает в отрицание и твердит как мантру: «В этом не было расизма!»
Ее грани – это столкновение любопытства с самообманом и гиперконтроля с неконтролируемым сексуальным влечением.
Гэри
Гэри ненавидит свою темнокожесть. Под маской молчаливой обиды в нем прячется глухая, подавленная, тлеющая ярость. В первом действии, дав волю своим фантазиям, он заставляет Дастина, с которым состоит в паре почти десять лет, лизать ему башмаки, и испытывает от этого бурный оргазм. Его центральная грань – противопоставление внутренней ярости и внешней сдержанности.
Дастин
Дастин ненавидит свою принадлежность к белым. Он мог бы быть латиноамериканцем или сицилийцем, но он клянется, что он негр. Его партнер Гэри отказывается видеть в нем темнокожего, но нарцисс Дастин считает, что никаких сомнений быть не может. Когда в конце концов ему приходится признать правду, он устраивает истерику и кричит: «Есть же еще и оттенки!» Его грань видна невооруженным глазом: перед нами белый, утверждающий, что он черный.
Джим
В первом действии Джим изображает хозяина Каниши, который вроде бы тяготится своей ролью, однако, приказывая ей есть с пола, он дрожит от возбуждения. Он зовет ее королевой, и это значит, что он сам – король, а короли повелевают и королевами.
На последних минутах пьесы истина, которую он пытается загнать поглубже, перерастает в осознание: у белого всегда будет больше власти. Наконец, он слышит горячую просьбу Каниши и дарит ей тот жесткий секс, которого ей так хочется. Он уверяет ее: «Мы на одном поле. Вся разница между нами в том, что я, сама понимаешь, твой управляющий». У Джима прорезается внутренняя грань: на сознательном уровне он любит свою жену, а подсознательно любит ее наказывать.
Каниша
Каниша одержима белыми демонами. Тем не менее в ролевой игре первого действия она умоляет Джима называть ее «негритоской». А затем, смешивая страх с вожделением, вживается в роль «подстилки». В третьем действии она заводит ролевую игру еще дальше, вынуждая Джима признать, что при всей его искренней любви он белый дьявол-садист. Спровоцировав его сыграть эту роль, сама Каниша перемещается из мира фантазий в реальность, и оказывается, что мазохистка, которую она изображала в первом действии, и есть ее подлинное «я». Когда противоречие между ее импровизационным и подлинным «я» исчезает, она завершается как персонаж, и именно этим пьеса заканчивается.
